Что древнее кириллица или глаголица. Две славянские азбуки (кириллица и глаголица)
Следуя такой убеждённости, считают, что кириллическая азбучная традиция утвердилась поздней, уже после кончины Кирилла, и даже не в среде первых учеников, а после них – у писателей и книжников, трудившихся в Болгарском царстве в X веке. Через их посредство, как известно, кириллическая азбука перешла и на Русь.
Казалось бы, если авторитетное большинство отдаёт первенство глаголице, то почему бы не успокоиться и не возвращаться больше к изжившему себя вопросу? Однако старая тема то и дело возобновляется. Причём, эти порывы чаще исходят именно от адвокатов глаголицы. Можно подумать, что они намерены отшлифовать до блеска некоторые свои почти абсолютные результаты. Или что у них всё ещё не очень спокойно на душе, и они ожидают каких-то неожиданных дерзких покушений на свою систему доказательств.
Ведь, казалось бы, в их доводах всё очень наглядно: кириллица вытеснила глаголицу, причём, вытеснение проходило в достаточно грубых формах. Обозначена даже дата, от которой предложено отсчитывать силовое устранение глаголицы с заменой её на кириллическую азбуку. К примеру, по убеждению словенского учёного Франца Гревса, такой датой рекомендуется считать рубеж 893-894 годов, когда Болгарское государство возглавил князь Симеон, сам по происхождению полугрек, который получил отличное греческое образование и потому сразу же стал ратовать за утверждение в пределах страны алфавита, буквенной своей графикой живо перекликающегося, а по большей части и совпадающего с греческим письмом.
В культурное творчество якобы вмешались тогда сразу и политика, и личная прихоть, и такое смахивало на катастрофу. Целые пергаменные книги в сжатый промежуток времени, в основном приходящий на X век, спешно зачищались от глаголических начертаний, а на промытых листах повсеместно появлялась вторичная запись, исполненная уже кириллическим уставным почерком. Монументальным, торжественным, имперским.
Перезаписанные книги историки письма называют палимпсестами . В переводе с греческого: нечто свеженаписанное на соскоблённом или промытом листе. Для наглядности можно вспомнить обычные помарки в школьной тетради, второпях подтираемые ластиком перед тем, как вписать слово или букву в исправленном виде.
Обильные соскабливания и смывки глаголических книг вроде бы красноречивей всего и подтверждают старшинство глаголицы. Но это, заметим, и единственное документальное свидетельство силовой замены одной славянской азбуки на другую. Никаких иных достоверных подтверждений происшедшего катаклизма древнейшие письменные источники не сохранили. Ни ближайшие ученики Кирилла и Мефодия, ни их продолжатели, ни тот же князь Симеон, ни кто-либо иной из современников столь заметного происшествия нигде о нём не сочли нужным высказаться. То есть, ни-че-го: ни жалоб, ни запрещающего указа. А ведь упорная приверженность к глаголическому письму в обстановке полемики тех дней легко могла бы вызвать обвинения в еретическом отклонении. Но – молчание. Есть, впрочем, довод (его настойчиво выдвигал тот же Ф. Гревс), что отважным защитником глаголицы выступил в своей знаменитой апологии азбуки, сотворённой Кириллом, славянский писатель начала Х века Черноризец Храбр. Правда, почему-то сам Храбр ни словом, ни намёком не проговаривается о существовании азбучного конфликта. К разбору основных положений его апологии мы обязательно обратимся, но позже.
А пока не помешает ещё раз зафиксировать распространённое мнение: кириллице отдали предпочтение лишь из соображений политического и культурного этикета, поскольку в большинстве буквенных написаний она, повторим, послушно следовала графике греческого алфавита, а, значит, не представляла собой какого-то чрезвычайного вызова письменной традиции византийской ойкумены. Вторичная, откровенно про-греческая азбука и была-де людьми, учредившими её приоритет, названа в память Кирилла Философа.
Эта странная исследовательская неувязка, согласимся, сильно обесценивает доводы сторонников глаголицы как безусловного и единственного детища Кирилла Философа. И всё же существование палимпсестов, заставляло и будет заставлять каждого, кто притронется к теме первенствующей славянской азбуки, снова и снова проверять логику своих доказательств. Не до конца вычищенные первоначальные буквы пергаменных книги и по сей день поддаются если не прочтению, то узнаванию. Как ни промывались листы пергамена, следы глаголицы всё равно проступают. А за ними, значит, проступает или криминал, или какая-то вынужденная необходимость той отдалённой поры.
К счастью, о существовании глаголицы сегодня свидетельствуют не одни лишь палимпсесты. В разных странах сохранился целый корпус древних письменных памятников глаголической буквенной графики. Это книги или их фрагменты давно известны в науке, тщательнейшее изучены. Среди них в первую очередь нужно упомянуть Киевские листки X – XI в. (памятник хранится в Центральной научной библиотеке АН Украины, Киев), Ассеманиево Евангелие X – XI в. (в славянском отделе Ватиканской библиотеки), Зографское Евангелие X – XI в. (в Российской Национальной Библиотеке, Санкт-Петербург), Мариинское Евангелие X – XI в. (в Российской Государственной Библиотеке, Москва), Клоциев сборник XI в. (Триест, Инсбрук), Синайская Псалтирь XI в. (в Библиотеке монастыря св. Екатерины на Синае), Синайский требник XI в. (там же).Ограничимся хотя бы этими, древнейшими и авторитетнейшими. Все они, как видим, не относятся к твёрдо датируемым памятникам, поскольку ни в одном не сохранилось записи с точным указанием года создания рукописи. Но даже округлённые, «плывущие» датировки, не сговариваясь, подтверждают: все рукописи возникли уже по кончине основоположников славянской письменности. То есть, во времена, когда, по убеждению сторонников «глаголического первенства», традиция этого письма усиленно вытеснялась приверженцами про-греческой азбуки, возобладавшей будто бы вопреки намерениям «глаголита» Кирилла.
Вывод, который неумолимо напрашивается: уже сами по себе датировки старейших глаголических источников не позволяют чересчур драматизировать картину противостояния двух первых славянских азбук. Заметим, что к XI веку относятся и несколько старейших кириллических рукописей Древней Руси: это всемирно известные Реймсское Евангелие первой половины века, Остромирово Евангелие 1056-1057 года, Изборник Святослава 1073 года, Изборник Святослава 1076 года, Архангельское Евангелие 1092 года, Савина книга, – все, кстати, на чистых листах, без следов промывок.
Так что излишняя драматизация неуместна и в вопросе о палимпсестах. К примеру, при тщательном исследовании страниц глаголического Зографского Евангелия неоднократно обнаруживаются следы промывок или подчисток старого текста и новых написаний на их месте. Но что же на промытых от глаголицы страницах? Вновь глаголица! Причем, самая большая из таких реставраций (речь идёт о целой тетради из евангелия от Матфея) относится не к X – XI , а уже к XII веку.
Есть в этой рукописи и кириллический текст. Но он скромно появляется лишь на страницах её дополнительной части (синаксаря). Это раздел относится уже к XIII веку и текст нанесён на чистые, а не промытые от глаголицы листы. В статье, посвящённой Зографскому Евангелию (Кирило-Методиевска енциклопедия т 1, София, 1985) болгарский исследователь Иван Добрев упоминает, что в 1879 году глаголическая, то есть старейшая часть памятника была опубликована в кириллической транслитерации. Тем самым создавалась база для более внимательного научного анализа двух азбук. Упрощалось знакомство с оригиналом и для читателей, лишённых возможности вчитываться в забытую за прошедшие века глаголицу. В любом случае такой способ обращения к древнему источнику никак не спутать с промывкой или соскабливанием.
Из сохранившихся древних рукописей, пожалуй, лишь единственную можно отнести к числу целиком промытых от глаголицы. Это кириллическое Боянское Евангелие XI века. Оно поневоле приобрело несколько одиозную известность, как наглядное доказательство жёсткого вытеснения одной традиции в пользу другой. Но все перечисленные выше старейшие памятники глаголического письма свидетельствуют как раз о другом – о мирном сосуществовании двух алфавитных традиций в пору строительства единого литературного языка славянства.
Как будто во исполнение устного завета своих учителей, продолжатели дела Кирилла и Мефодия приходили к негласной договорённости. Смысл же её попробуем свести к следующему: раз уж славянству, в отличие от других насельников земли так здорово повезло, что их письменный язык создаётся сразу с помощью двух азбук, то не нужно особенно горячиться; пусть эти азбуки постараются как следует, доказывая свои способности, свои лучшие свойства, своё умение легче и надёжнее запомниться, войти на глубины людского сознания, прилепиться прочнее к вещам видимым и смыслам незримым. Понадобилось несколько десятилетий, и стало проступать наружу, что состязание – всё же не идиллия. Оно не может слишком долго проходить на-равных.
Да, глаголическое письмо, добившись немалых успехов на первом этапе
строительства нового литературного языка, поразив поначалу воображение многих своей свежестью, небывалостью, яркой и экзотической новизной, своим таинственным обликом, чётким соответствием каждого отдельного звука определённой букве, постепенно стало терять позиции. В глаголице сызначала присутствовало качество предмета нарочитого, намеренно закрытого, годного для узкого круга посвящённых лиц, обладателей почти тайнописи. В обликах её букв то и дело проступала какая-то игривость, кудреватость, мелькали то и дело простецкие манипуляции: повернул вверх кружками – одна буква, вниз кружками – другая, кружками вбок – третья, добавил рядом схожую боковушку – четвёртая… Но алфавит как таковой в жизни народа, им пользующегося, не может быть предметом шутки. Это особенно глубоко чувствуют дети, с великим вниманием и прямо-таки молитвенным напряжением всех силёнок исполняющие в тетрадях первые буквы и слоги. Азбука слишком тесно связана с главными смыслами жизни, с её священными высотами, чтобы перемигиваться с читателем. Неграмотный пастух или землепашец, или воин, остановившись у кладбищенской плиты с большими непонятными буквами, вопреки своему незнанию всё-таки прочитывал: тут выражено что-то самое важное о судьбе неизвестного ему человека.
Ещё и по той причине нет до сих пор умиротворения вокруг вопроса о глаголице, что чем дальше, тем сильнее зыбится перспектива самого происхождения феноменальной азбучной доктрины. Её облик и по сей день будоражит воображение исследователей. Не иссякает соревновательная активность в изыскании всё новых и новых доказательных догадок. Её вычурно называют сакральным кодом, матрицей вселенского звучания, к которой нужно, как к великому святилищу, развернуть и кириллицу, и другие европейские алфавиты. Кому выпадет честь окончательно высветлить родословную диковинной гостьи на пиру письмен?
Клубок научных, – а с недавних пор и любительских,– гипотез на глазах растёт. Их объём к нашим дням стал таков, что знатоки вопроса, похоже, уже и сами приходят в смятение при виде безостановочной цепной реакции версетворения. И многие задумываются: не пора ли, наконец, остановиться, сойтись на чём-то одном. Иначе тема генезиса глаголицы однажды захлебнётся в воронке дурной бесконечности. Не в последнюю очередь смущает и то, что в разнобое и сумятице споров о происхождении имярек часто обнаруживаются не очень привлекательные приёмы спорящих авторитетов.
Понятно, наука не бесстрастна. В пылу интеллектуальных баталий не зазорно настаивать на своём до конца. Но неловко наблюдать при этом, как намеренно забываются чужие доводы, обходятся стороной общеизвестные письменные источники или даты. Лишь один пример. Современный автор, описывая в научно-популярном труде Реймсское Евангелие, вывезенное дочерью князя Ярослава Мудрого Анной во Францию, называет его глаголическим памятником. И для вящей убедительности помещает изображение отрывка, написанного хорватским почерком в стиле готической глаголицы. Но рукопись Реймсского Евангелия, как хорошо известно в научном мире, состоит из двух весьма неравноценных по возрасту частей. Первая, старейшая, относится к XI веку и выполнена кириллическим письмом. Вторая, глаголическая, была написана и прибавлена к первой лишь в XIV столетии. В начале XVIII века, когда во Франции гостил Пётр Первый, рукопись в качестве драгоценной реликвии, на которой присягали французские короли, была показана ему, и русский царь тут же стал читать вслух кириллические стихи евангелия, но озадачился, когда дело дошло до глаголической части.
Болгарский учёный XX века Емил Георгиев однажды задался целью составить опись существующих в славистике вариантов происхождения глаголицы. Выяснилось, что в качестве образца для неё разными авторами в разное время предлагались самые неожиданные источники: архаические славянские руны, этрусское письмо, латиница, арамейская, финикийская, пальмирская, сирийская, еврейская, самаритянская, армянская, эфиопская, староалбанская, греческая алфавитные системы…
Уже этот чрезвычайный географический разброс озадачивает. Но полувековой давности опись Георгиева, как теперь очевидно, нуждается в дополнениях. В неё не вошли ссылки ещё на несколько новых или старых, но подзабытых разысканий. Так, в качестве наиболее достоверного источника, предлагалось рассматривать германское руническое письмо. Образцом для глаголицы могла, по другому мнению, послужить алфавитная продукция кельтских монахов-миссионеров. Недавно стрела поиска с запада опять резко отклонилась на восток: русский исследователь Гелий Прохоров считает глаголицу ближневосточным миссионерским алфавитом, автором же его –загадочного Константина Каппадокийца, тёзку нашего Константина-Кирилла. Воскрешая древнее предание славян-далматинцев, как о единоличном создателе глаголицы снова заговорили о блаженном Иерониме Стридонском, знаменитом переводчике и систематизаторе латинской «Вульгаты». Предложены были версии возникновения глаголицы под воздействием графики грузинского или коптского алфавитов.
Е. Георгиев справедливо полагал, что Константин-Философ по темпераменту своему никак не мог походить на собирателя славянского алфавитного скарба с миру по нитке. Но всё же болгарский учёный упрощал себе задачу, неоднократно заявляя, что Кирилл ни у кого ничего не заимствовал, а создал совершенно самобытное, не зависящее от внешних влияний письмо. При этом с особым жаром Георгиев опротестовал концепцию происхождения глаголицы от греческого курсивного письма IX века, предложенную ещё в конце XIX столетия англичанином И.Тейлором. Как известно, Тейлора вскоре поддержали и дополнили русский профессор из Казанского университета Д. Беляев и один из крупнейших славистов Европы В. Ягич, который роль Кирилла как создателя новой азбуки сформулировал предельно лаконично: «der Organisator des glagolischen Alfabets». Благодаря авторитету Ягича, признаёт Георгиев, теория «получила громадное распространение». Позже многих к «греческой версии» присоединился и А. М. Селищев в своём капитальном «Старославянском языке». К такому же мнению осторожно склоняется учёный из Принстона Брюс М. Мецгер, автор исследования «Ранние переводы Нового Завета» (М., 2004): «Судя по всему, – пишет он, – Кирилл взял за основу затейливое греческое минускульное письмо IX в., возможно, добавил несколько латинских и древнееврейских (или самаритянских) букв…». Примерно так же высказывается немец Иоганнес Фридрих в своей «Истории письма»: «…наиболее вероятным кажется происхождение глаголицы из греческого минускула IX столетия…».
Один из основных доводов Тейлора состоял в том, что славянский мир, благодаря своим многовековым связям с эллинистической культурой испытывал понятное тяготение к греческому письму как образцу для собственного книжного устроения и не нуждался для этого в заимствованиях из алфавитов восточного извода. Алфавит, предложенный Кириллом Философом, должен был исходить именно из учёта этой встречной тяги славянского мира. Здесь нет нужды разбирать контр-доводы Е. Георгиева. Достаточно напомнить, что главный из них всегда был неизменен: Константин-Кирилл сотворил совершенно оригинальное, никакому из алфавитов не подражающее письмо.
Дополняя разработки Тейлора, Ягич опубликовал и свою сопоставительную таблицу. На ней греческие курсивные и минускульные буквы той эпохи соседствуют с глаголицей (округлой, так называемой «болгарской»), кириллицей и греческим унциальным письмом.
Рассматривая таблицу Ягича, нетрудно заметить, что расположенный на ней слева скорописный греческий курсив (минускул) своими плавными закруглениями то и дело перекликается с глаголическими кругообразными знаками. Невольно напрашивается вывод о перетекании буквенных начертаний одного алфавита в соседний. Так это – не так?
Немаловажнее другое. Вглядываясь в греческую скоропись XI века, мы как бы на расстояния полушага приближаемся к рабочему столу Константина, видим взволнованные беглые заметки на тему будущего славянского письма. Да, это, скорей всего, черновики, первые или далеко не первые рабочие прикидки, наброски, которые легко стереть, чтобы исправить, как стирают буквы со школьной восковой дощечки или с разглаженной поверхности сырого песка. Они легки, воздушны, скорописны. В них нет твёрдой напряжённой монументальности, какая отличает греческий торжественный унциал той же поры.
Рабочий греческий курсив, словно летящий из-под пера братьев, творцов первого славянского литературного языка, как бы возвращает нас снова в обстановку монастырской обители у одного из подножий горы Малый Олимп. Мы помним эту тишину совершенно особого свойства. Она наполнена смыслами, которые к концу пятидесятых годов IX века впервые обозначились в противоречивом, сбивчивом славяно-византийском диалоге. В этих смыслах отчётливо прочитывалось: до сих пор стихийное и непоследовательное сосуществование двух великих языковых культур – эллинской и славянской – готово разрешиться чем-то ещё небывалым. Потому что, как никогда прежде, проступало теперь их давнее, сначала по-детски любопытное, а затем всё более и более заинтересованное внимание друг к другу.
Уже отчасти говорилось о том, что греческий классический алфавит в пределах древнего Средиземноморья, а затем и в более широком евро-азиатском ареале на протяжении не одного тысячелетия представлял собой культурный феномен совершенно особой притягательной силы. Влечение к нему как образцу для подражания наметилось ещё у этрусков. Пусть огласовка их письменных знаков до сих пор недостаточно раскрыта, но латиняне, сменившие этрусков на Аппенинах, для устроения собственного письма успешно подражали уже двум алфавитам: и греческому, и этрусскому.
В таких подражаниях нет ничего обидного. Не все народы выходят на арену истории одновременно. Ведь и греки в многотрудных, растянувшихся на века заботах о восполнении своего письма использовали поначалу достижения финикийской алфавитной системы. И не только её. Но в итоге совершили подлинный переворот в тогдашней практике письменной речи, впервые узаконив в своём алфавите отдельные буквы для гласных звуков. За всеми этими событиями не вдруг обнаружилось со стороны, что греки – ещё и создатели грамматической науки, которая станет образцовой для всех соседних народов Европы и Ближнего Востока.
Наконец, в век явления человечеству Христа именно греческий язык, обогащённый опытом перевода ветхозаветной Септуагинты, взял на себя ответственность стать первым, подлинно путеводным языком христианского Нового Завета.
В великих греческих дарах миру мы по привычке всё ещё держим на первом месте античность, языческих богов, Гесиода с Гомером, Платона с Аристотелем, Эсхила с Периклом. Между тем, они уже сами смиренно ушли в тень четверых евангелистов, апостольских посланий, грандиозного видения на Патмосе, литургических творений Иоанна Златоуста и Василия Великого, гимнографических шедевров Иоанна Дамаскина и Романа Сладкопевца, боговедения Дионисия Ареопагита, Афанасия Александрийского, Григория Паламы.
Не прошло и века после евангельских событий, как разные народы Средиземноморья возжаждали узнать Священное Писание на языках, им родных. Так появились ранние опыты переводов Евангелия и Апостола на сирийский, на арамейский, на латынь. Немного позже вдохновенный переводческий порыв был подхвачен коптскими христианами Египта, армянской и грузинской церквями. В конце IV века заявил о своём праве на существование перевод для христиан-готов, выполненный епископом готским Вульфилой.
За вычетом сирийско-ассирийских рукописей, исполненных с помощью традиционного ближневосточного букворяда, во всех остальных по-своему проявлено почтение к алфавитному строю греческих первоисточников. В коптском алфавите христианских переводов, заменившем древнее иероглифическое письмо египтян, 24 буквы начертаниями подражают греческому унциалу, а семь остальных добавлены для записи звуков, несвойственных греческой речи.
Похожую картину можно увидеть и в готском Серебряном кодексе, самом полном рукописном источнике с текстом перевода Вульфилы. Но здесь к греческим буквам добавлен ряд латинских, а сверх того, знаки из готских рун – для звуков, внешних для греческой артикуляции. Так вновь созданные готский и коптский алфавиты каждый по-своему дополняли греческую буквенную основу – не в ущерб ей, но и себе не в убыток. Тем самым загодя обеспечивался для многих поколений наперёд более лёгкий способ знакомиться – через доступный облик букв – с самими соседними языками общего христианского пространства.
При создании армянского, а затем и грузинского алфавитов был избран иной путь. Обе эти кавказские письменности без колебаний приняли за основу алфавитную последовательность греческой азбуки. Но при этом сразу же получили новую самобытную графику восточного пошиба, внешне ничем не напоминающую письмо греков. Знаток кавказских старописьменных инициатив академик Т. Гамкрелидзе по поводу такой новации замечает: «С этой точки зрения древнегрузинская письменность Асомтаврули , древнеармянский Еркатагир и старославянская Глаголица подпадают под общий типологический класс, противопоставляясь коптской и готской письменностям, а также славянской Кириллице , графическое выражение которых отражает графику современной им греческой письменной системы».
Это, конечно, не оценка, а невозмутимая констатация очевидного. Более определённо высказывается Гамкрелидзе, рассматривая труды Месропа Маштоца, общепризнанного автора армянского алфавита: «Мотивом для подобного свободного творчества графических символов древнеармянского письма и создания оригинальных по начертанию письменных знаков, отличных графически от соответствующих греческих, должно было быть стремление скрыть зависимость вновь создаваемой письменности от письменного источника, использованного в качестве модели для ее создания, в данном случае от греческой письменности. Таким путем создавалась внешне оригинальная национальная письменность, как бы независимая от каких бы то ни было внешних влияний и связей».
Невозможно допустить, что Кирилл-Философ и Мефодий, представители первенствующей греческой письменной культуры, не обсуждали между собой, чем отличаются по характеру своих алфавитных знаков коптские и готские книги от тех же грузинских и армянских рукописей. Как невозможно представить, что братья были безразличны к множеству примеров интереса славян не только к греческой устной речи, но и к греческому письму, его буквенному строю и счёту.
По какому пути было следовать им самим? Вроде бы ответ подразумевался: строить новую славянскую письменность, равняясь на греческий алфавит, как на образец. Но обязательно ли все славяне единодушны в своём почитании греческого письма? Ведь в Херсонесе братья в 861 году листали книгу славянскую, но записанную буквами, непохожими на греческие. Может, и у славян иных земель уже есть свои особые виды, свои пожелания и даже встречные предложения? Не зря же Константин двумя годами позже, во время беседы с императором Михаилом о предстоящей миссии в Великоморавское княжество, сказал: «… пойду туда с радостью, если есть у них буквы для их языка». Как помним, агиограф, описывая ту беседу в «Житии Кирилла», привёл и уклончивый ответ василевса касательно славянских букв: «Дед мой, и отец мой, и иные многие искали их и не обрели, как же я могу их обрести?» На что последовал похожий на горестный вздох ответ младшего солунянина: «Кто может записать на воде беседу?..»
За этим разговором – внутреннее противоборство, сильно смутившее Константина. Можно ли выискать письмо для народа, который сам до сих пор не искал для себя письма? Допустимо ли отправляться в путь с чем-то заранее готовым, но совершенно неизвестным для тех, к кому идёшь? Не оскорбит ли их такой не вполне прошеный дар? Ведь известно – из того же обращения Ростислава-князя императору Михаилу, – что к мораванам уже приходили с проповедью и римляне, и греки, и немцы, но проповедовали и службы служили на своих языках, а потому народ, «простая чадь», поневоле оставался глух к непонятным речам…
В житиях братьев отсутствует описание самого посольства из Моравии. Неизвестен ни его состав, ни сроки пребывания в Константинополе. Неясно, была ли просьба князя Ростислава о помощи оформлена в виде грамоты и на каком языке (на греческом? на латыни?) или это было только устное сообщение. Можно лишь догадываться, что у братьев всё же имелась возможность, повыведать заранее у гостей, насколько их славянская речь схожа с той, какую солуняне слышали с детских лет, и насколько мораване наивны во всём, что касается общения на письме. Да, понимать речь друг друга, как выясняется, можно вполне. Но такая беседа, что рябь, поднятая ветерком на воде. Совсем иного рода собеседование – церковная служба. Для неё нужны понятные мораванам письменные знаки, книги.
Буквы! Письмо… Какие всё-таки буквы, какие письмена им ведомы и насколько? Достаточен ли будет для знакомства моравских славян со святыми книгами христианства тот алфавитный и переводческий склад, который в монастыре на Малом Олимпе братья и их помощники готовили несколько лет подряд, ещё не зная, найдётся ли в этом их произведении надобность за стенами обители.
И вдруг нежданно открылось: такая надобность – вовсе не мечта! Не блажь малой горстки иноков и приехавшего к ним на затянувшуюся побывку, увлёкшего их небывалым почином Философа.
Но сам-то он, вызванный вместе с игуменом Мефодием к василевсу, – в какое вдруг впал смущение! Уже и книги на Малом Олимпе готовы, и читают по ним, и поют, а он, больше всех потрудившийся, теперь как будто попятился: «… поеду, если есть там у них свои буквы для письма…».
А если и нет, то у нас-то уже есть! Им же самим, Философом, собранные в алфавитный чин, пригодные и приглядные для славянского слуха и глаза письмена…
Не с любым ли делом так: сколь тщательно ни готовь, а кажется, что объявить его перед людьми всё ещё рано. Целая гора причин сразу же находится, чтобы ещё промедлить! И нездоровье, и боязнь впасть в грех самонадеянности, и опасение осрамиться в неподъёмном деле… Но разве и раньше избегали неподъёмных дел?
… Пытаясь представить себе внутреннее состояние солунских братьев накануне их отбытия с миссией в Великоморавское княжество, я по сути не отхожу от скупых подсказок на эту тему, изложенных в двух житиях. Но уточнение психологических мотивировок того или иного поступка моих героев – это и не домысел вовсе! Надобность в домысле, предположении, версии возникает, когда подсказки, даже самые скупые, в источниках отсутствуют. А рабочий домысел мне просто необходим. Потому что недостаёт его по вопросу, составляющему пружину всей славянской азбучной двоицы. Ведь жития, как уже говорилось, молчат о том, какой именно алфавит Мефодий и Константин взяли с собой в неблизкий путь. И хотя преобладающее ныне убеждение, кажется, не оставляет никаких путей для иномыслия, я всё более и более склоняюсь к следующему: братья никак не могли повезти с собой то, что называется сегодня глаголицей. Они везли свою первоначальную азбуку. Исходную. То есть, исходящую в своём строе от даров греческого алфавита. Ту самую, которая теперь называется кириллицей. И везли не одну лишь азбуку, как таковую, а и первоначальные свои книги. Везли переводческие труды, записанные на языке славян с помощью азбуки, исполненной по образцу греческого алфавита, но с добавлением букв славянского звукоряда. Сама логика становления славянского письма, если быть до конца честным по отношению к её законам, держит, не позволяет оступиться.
Глаголица? Она впервые заявит о себе немного позже. С нею братья будут иметь дело уже по прибытии в Велеград, столицу Моравской земли. И, судя по всему, это произойдёт не в год приезда, а после чрезвычайных происшествий следующего, 864-го. Именно тогда восточно-франкский король Людовик II Немецкий, заключив воинский союз с болгарами, в очередной раз нападёт на великоморавский град Девин.
Вторжение, в отличие от предыдущего, предпринятого королём почти десять лет назад, окажется успешным. На сей раз Людовик принудит князя Ростислава принять унизительные условия, по сути вассальные. C этого времени работа греческой миссии в пределах Великоморавского государства пойдёт под знаком непрекращающегося натиска со стороны западных противников византийского влияния. В переменившихся обстоятельствах братьям и могла помочь вынужденная разработка иной азбучной графики. Такой, которая бы своим обликом, нейтральным по отношению к про-греческому письму, сняла, хотя бы отчасти, напряжения юрисдикционного да и чисто политического характера.
Нет, никак не уйти от саднящего, как заноза, вопроса о происхождении глаголицы. Но дело теперь придётся иметь уже с самым малым числом гипотез. Их, за вычетом многочисленных восточных, остаётся всего две, от силы три. Они в числе иных уже упоминались выше.
Нет перевешивающих доводов ни «за», ни «против» в связи с предположением, что глаголица вышла из кельтской монастырской среды. В связи с этим адресом обычно ссылаются на работу слависта М.Исаченко «К вопросу об ирландской миссии у моравских и паннонских славян».
Допустим, некая «ирландская подсказка» сгодилась Философу и его старшему брату. Допустим, они нашли и в ней нужные знаки для чисто славянских звучаний. (Значит, с двух сторон идут в правильном направлении!). И даже обнаружили, что эта ирландского пошиба азбучная последовательность в целом соответствует законодательному греческому букворяду. Тогда им оставалось бы вместе со своими сотрудниками быстро выучиться этому письму, пусть и замысловатому. И перевести в его графику славянские, уже привезенные из Константинополя богослужебные рукописи. Пусть их малоолимпийские книги после сотворения с них списков на новый лад, отдохнут немного на полках или в сундуках. По крайней мере, в случившемся есть повод и для доброй шутки! Это что же за славяне такие? Везёт же им!.. ни у кого ещё на свете не заводилось письмо сразу на двух азбуках.
Более слабой по сравнению с «кельтской» версией выглядит старинная, но живучая легенда: якобы автор глаголицы – блаженный Иероним Стридонский (344-420). Предание основано на том, что почитаемый по всему христианскому свету Иероним вырос в Далмации, в славянской среде, и сам, возможно, был славянином. Но если Иероним и занимался алфавитными упражнениями, то никаких достоверных следов его просветительской деятельности в пользу славян не осталось. Как известно, колоссального напряжения всех духовных и гуманитарных способностей Иеронима потребовала работа по переводу на латынь и систематизации корпуса Библии, названного позже Вульгатой.
Братья не понаслышке знали труд, занявший несколько десятилетий жизни отшельника. Они вряд ли обошли вниманием отточенное переводческое искусство Иеронима. Этот удивительный старец не мог не быть для них образцом духовного подвижничества, выдающейся целеустремлённости, кладезем технических приёмов перевода. Останься от Иеронима хоть какой-то набросок алфавита ещё и для славян, братья бы, наверняка, с радостью принялись его изучать. Но – ничего не осталось, кроме легенды о славянолюбии блаженного труженика. Да вряд ли слышали они и саму легенду. Скорее всего, она родилась в тесной общине католиков– «глаголяшей», упорных далматинских патриотов глаголического письма, много позже кончины Кирилла и Мефодия.
Остаётся третий вариант развития событий в Великоморавии после военного поражения князя Ростислава в 864 году. И.В.Лёвочкин, известный исследователь рукописного наследия Древней Руси в своих «Основах русской палеографии» пишет: «Составленный в начале 60-х годов IX в. Константином-Кириллом Философом алфавит хорошо передавал фонетический строй языка славян, в том числе и славян восточных. По прибытии в Моравию миссия Константина-Кирилла убедилась, что там уже была письменность, основанная на глаголице, которую просто «отменить» было невозможно. Что оставалось делать Константину-Кириллу Философу? Ничего, кроме как настойчиво и терпеливо внедрять свою новую письменность, основанную на созданном им алфавите – кириллице. Сложная по своим конструктивным особенностям, вычурная, не имеющая никакого основания в культуре славян, глаголица, естественно, оказалась не в состоянии конкурировать с гениальной по простоте и изяществу кириллицей…».
Хочется целиком подписаться под этим решительным мнением о решительности братьев в отстаивании своих убеждений. Но при этом как же быть с происхождением самой глаголицы? Учёный считает, что глаголица и «русские письмена», которые разбирал Константин три года назад в Херсонесе, – одна и та же азбука. Получается, что братьям вторично пришлось иметь дело с какими-то уже очень широко – от мыса Херсонес в Крыму до великоморавского Велеграда – распространившимися письменами. Но если в Херсонесе Константин с почтительным вниманием отнёсся к показанным ему Евангелию и Псалтыри, то почему теперь, в Великоморавии братья восприняли глаголицу чуть ли не враждебно?
Вопросы, вопросы… Будто заговорённая, не спешит глаголица подпускать к своей родословной. Иногда, кажется, уже никого не подпустит.
Пора, наконец, призвать на помощь автора, писавшего под именем Черноризец Храбр? Он ведь – почти современник солунских братьев. В своём апологетическом труде «Ответы о письменах» он свидетельствует о себе, как о горячем защитнике просветительского деяния солунских братьев. Хотя сам этот автор, судя по его собственному признанию, (оно читается в некоторых древних списках «Ответов…») с братьями не встречался, но был знаком с людьми, которые Мефодия и Кирилла хорошо помнили.
Небольшое по объёму, но удивительно смыслоёмкое сочинение Храбра к нашим дням обросло громадным частоколом филологических толкований. Это не случайно. Черноризец Храбр – и сам филолог, первый в истории Европы филолог из славянской среды. И не какой-нибудь из начинающих, а выдающийся для своей эпохи знаток и славянской речи, и истории греческого письма. По сумме вклада в почтенную дисциплину можно без преувеличения считать его отцом славянской филологии. Разве не достойно удивления, что такой вклад состоялся на первом же веку существования первого литературного языка славянства! Вот как стремительно набирала силы молодая письменность.
Могут возразить: настоящим отцом славянской филологии надо назвать не Черноризца Храбра, а самого Кирилла Философа. Но все громадные филологические познания солунских братьев (за исключением диспута с венецианскими триязычниками) почти полностью растворены в их переводческой практике. А Храбр в каждом предложении «Ответов» просто блещет филологической оснасткой своих доводов.
Он сочиняет одновременно и трактат, и апологию. Точные, даже точнейшие для той эпохи сведения по орфографии, фонетике сопоставляемых письменностей и языков, подкреплённые сведениями из античных грамматик и комментариев к ним, чередуются под пером Храбра с восторженными оценками духовного и культурного подвига братьев. Речь этого человека местами похожа на стихотворение. Взволнованные интонации отдельных предложений вибрируют как песня. В речи Храбра, даже если он углубляется в подробности буквенного устройства азбук, нет ничего от толдычения схоластика-зануды.
Почему этот литературный памятник назван «Ответами…»? Духовный переворот, совершённый Кириллом и Мефодием на общем поле двух языковых миров, славянского и греческого, можно догадываться, породил в поколении монаха Храбра великое множество вопросов среди славян. Вот он и собрался ответить самым настойчивым из искателей истины. Да, события небывалые. Ещё живы их деды, «простая чадь», которые и слыхом не слыхали об Иисусе Христе. А сегодня в каждом храме звучит всем понятная притча Христова о сеятеле, о добром пастыре, о первых и последних на пиру, и громко разносится призыв Сына Человеческого ко всем труждающимся и обремененным… Как это вдруг заговорили для славян книги, прежде им непонятные?.. Прежде ведь не было у славян своих букв, а если были у кого, то никто почти не разбирал их смысла…
Да, соглашается Храбр:
Прежде славяне не имели букв,
но по чертам и резам читали,
или же гадали, погаными будучи.
Крестившись же,
римскими и греческими письменами
пытались писать славянскую речь без устроения…
Но не всякий славянский звук, замечает Храбр, «можно написать хорошо греческими письменами».
… И так было долгие годы,
потом же человеколюбец Бог, правя всем
и не оставляя человеческий род без разума,
но всех в разум приводя и к спасению,
помиловал род человеческий,
послал им святого Константина Философа,
нареченного Кирилом,
мужа праведного и истинного.
И сотворил он им букв тридцать восемь –
одни по образцу греческих букв,
другие же по славянской речи».
«По образцу греческих букв» сотворено было, уточняет Черноризец Храбр, двадцать четыре знака. И, перечислив их, чуть ниже вновь подчёркивает: «подобных греческим буквам». «А четырнадцать – по славянской речи». Настойчивость, с которой Храбр говорит об «образце» и следовании ему, о звуковых соответствиях и различиях двух писем, убеждает: чрезвычайно важна для него эта причинно-следственная сторона дела. Да, Кирилл Философ многое взял в свою азбуку как бы почти задаром. Но много важного и добавил впервые, самым смелым образом расширив ограниченный греческий букворяд. И Храбр перечислит все до единой буквы Кириллова изобретения, соответствующие именно славянским артикуляционным способностям. Ведь грек, добавим от себя, просто не умеет произнести или очень приблизительно произносит целый ряд звуков, широко распространённых в славянской среде. Впрочем, и славяне, как правило, не очень чисто произносят некоторые звуки греческой артикуляционной инструментовки (к примеру, то же «с», которое у грека звучит с некоторой шипинкой). Словом, каждого на свой лад одарил-ограничил Создатель всяческих .
Нет нужды сопровождать пояснениями любую строку Храбра. Его «Ответы о письменах» достойны самостоятельного прочтения, и такая возможность будет предоставлена ниже, сразу после основного текста нашего рассказа о двух славянских алфавитах.
А здесь достаточно подчеркнуть: Храбр честно и доказательно воспроизвёл логику развития славяно-греческого духовного и культурного диалога во второй половине IX века.
Сожаления достойно, что иные из защитников «глаголического первенства» (особенно тот же Ф.Гревс, доктор теологии) постарались и ясные как день доводы первого славянского филолога перевернуть с ног на голову. Он-де, по их убеждению, выступает именно как отважный сторонник… глаголического письма. Даже когда говорит о греческом алфавите как безусловном образце для Кирилла. Потому что Храбр якобы имеет в виду вовсе не сами буквы греческой графики, а лишь последовательность греческого алфавитного порядка. Но уже и в кругу учёных-глаголитов раздаётся ропот по поводу таких слишком рьяных манипуляций.
Что ж, и невооружённым глазом видно: в наши дни (так было и в IX веке) вопрос о кириллице и глаголице, как и вопрос о первенстве кириллицы или латинице в землях западных славян – не только филологический, но, поневоле, и конфессиональный, и политический. Насильственное вытеснение кириллического письма из западно-славянской среды начиналось ещё в век солунских братьев, в самый канун разделения церквей на западную и восточную – католическую и православную.
Кириллица, как мы все видим и слышим, и сегодня подвергается повсеместному силовому натиску. В нём задействованы не только «орлы» –устроители однополярного мира, но и «агнцы» – тихие миссионеры Запада на Востоке, а с ними и «голуби» – ласковые гуманитарии-слависты.
Как будто никто из этого стана не догадывается, что для нас, более тысячи лет живущих в расширяющемся пространстве кириллического письма, наша родная, от первых страниц букваря возлюбленная кириллица – такая же святыня, как стена алтаря, как чудотворная икона. Есть национальные, государственные символы, перед которыми принято вставать, – Флаг, Герб, Гимн. К ним относится у нас и Письмо.
Славянская кириллическая азбука – свидетельница того, что уже с давних веков славянство Востока пребывает в духовном родстве с Византийским миром, с богатейшим наследием греческой христианской культуры.
Иногда эта связь, в том числе, не имеющая себе аналогов в пределах Европы близость греческого и славянского языков, всё же получает тщательно выверенные подтверждения со стороны. Брюс М. Мецгер в уже цитированном труде «Ранние переводы Нового Завета» говорит: «Формальные структуры церковнославянского и греческого языков очень близки по всем основным признакам. Части речи, в общем, одни и те же: глагол (изменяется по временам и наклонениям, различаются лицо и число), имена (существительное и прилагательное, включая причастие, изменяются по числам и падежам), местоимения (личные, указательные, вопросительные, относительные; изменяются по родам, падежам и числам), числительные (склоняются), предлоги, наречия, разнообразные союзы и частицы. В синтаксисе тоже обнаруживаются параллели, и даже правила построения слов очень схожи. Эти языки настолько близки, что во многих случаях вполне естественно выглядел бы дословный перевод. В каждой рукописи есть примеры чрезмерной буквальности, но в целом создается впечатление, что переводчики в совершенстве знали оба языка и старались воспроизвести дух и значение греческого текста, как можно меньше отходя от оригинала».
«Эти языки настолько близки…» При всей своей академической бесстрастности, оценка Мецгером уникальной структурной схожести двух языковых культур дорого стоит. Во всём исследовании характеристика такого рода прозвучала единственный раз. Потому что сказать о подобной же степени близости, какую он отметил между греческим и славянским, учёный, рассмотрев другие старые языки Европы, не нашёл оснований.
Но пора напоследок вернуться и к сути вопроса о двух славянских азбуках. Насколько позволяет сопоставление старейших письменных источников церковнославянского языка, кириллица и глаголица достаточно мирно, хотя вынужденно, соревновательно сосуществовали в годы миссионерской работы солунских братьев в Великой Моравии. Сосуществовали, – допустим модернистское сравнение, – как в пределах одной целевой установки соревнуются два конструкторских бюро со своими самобытными проектами. Первоначальный алфавитный замысел солунских братьев возник и реализовался ещё до их приезда в Моравскую землю. Он заявил о себе в облике перво-кириллической азбуки, составленной с обильным привлечением графики греческого алфавита и прибавкой большого ряда буквенных соответствий чисто славянским звучаниям. Глаголица по отношению к этому азбучному строю – событие внешнее. Но такое, с которым братьям пришлось считаться, находясь в Моравии. Будучи азбукой, вызывающе отличной по облику от самого авторитетного в тогдашнем христианском мире греческого письма, глаголица достаточно быстро стала терять свои позиции. Но её появление было ненапрасным. Опыт общения с её письменами позволил братьям и их ученикам усовершенствовать своё изначальное письмо, придав ему постепенно облик классической кириллицы. Филолог Черноризец Храбр не зря же заметил: «Легче ведь после доделывать, нежели первое сотворить».
А вот что, спустя многие столетия, сказал об этом детище Кирилла и Мефодия строгий, придирчивый и неподкупный писатель Лев Толстой: «Русский язык и кириллица имеют перед всеми европейскими языками и азбуками огромное преимущество и отличие… Преимущество русской азбуки состоит в том, что всякий звук в ней произносится, – и произносится, как он есть, чего нет ни в одном языке».
70 лет назад был дан старт величайшему побоищу в истории, которое профинансировали Федеральная резервная система США и Банк Англии.
Недавняя резолюция Парламентской ассамблеи ОБСЕ, полностью уравнивающая роли Советского Союза и нацистской Германии в развязывании Второй мировой войны, кроме того, что имеет чисто прагматическую цель выкачать из России деньги на содержание некоторых обанкротившихся экономик, направлена на то, чтобы демонизировать Россию как правопреемницу СССР и подготовить правовую почву для лишения её права выступать против пересмотра итогов войны. Но если уж ставить проблему ответственности за развязывание войны, то для начала нужно ответить на ключевой вопрос: кто обеспечил приход нацистов к власти, кто направлял их по пути к мировой катастрофе? Вся предвоенная история Германии показывает, что обеспечению «нужного» политического курса служили управляемые финансовые потрясения, в которые, кстати, мир оказался ввергнут и сегодня.
Ключевыми структурами, определявшими стратегию послевоенного развития Запада, были центральные финансовые институты Великобритании и США - Банк Англии и Федеральная резервная система (ФРС) - и связанные с ними финансово-промышленные организации, поставившие цель установить абсолютный контроль за финансовой системой Германии, чтобы управлять политическими процессами в Центральной Европе. В реализации этой стратегии можно выделить следующие этапы:
1-ый: с 1919 по 1924 гг. - подготовка почвы для массировных американских финансовых вливаний в немецкую экономику;
2-ой: с 1924 по 1929 гг. - установление контроля за финансовой системой Германии и финансовая поддержка национал-социализма;
3-ий: с 1929 по 1933 гг. - провоцирование и развязывание глубокого финансово-экономического кризиса и обеспечение прихода нацистов к власти;
4-ый: с 1933 по 1939 гг. - финансовое сотрудничество с нацистской властью и поддержка её экспансионистской внешней политики, направленной на подготовку и развязывание новой мировой войны.
На первом этапе главными рычагами обеспечения проникновения американского капитала в Европу стали военные долги и тесно связанная с ними проблема германских репараций. После формального вступления США в первую мировую войну они предоставили союзникам (в первую очередь Англии и Франции) займы на сумму 8,8 млрд долл. Общая же сумма военной задолженности, включающая и займы, предоставленные США в 1919-1921 гг., составила более 11 млрд долл. Решить свои проблемы страны-должники пытались за счёт Германии, навязав ей огромную сумму и крайне тяжёлые условия выплаты репараций. Вызванное этим бегство немецких капиталов за границу и отказ от уплаты налогов привели к такому дефициту государственного бюджета, который мог быть покрыт только за счёт массового выпуска ничем не обеспеченных марок. Результатом этого стал коллапс германской валюты - «великая инфляция» 1923 г., составившая 578 512%, когда за один доллар давали 4,2 трлн марок. Германские промышленники стали открыто саботировать все мероприятия по выплате репарационных обязательств, что спровоцировало в итоге известный «рурский кризис» - франко-бельгийскую оккупациию Рура в январе 1923 г.
Именно этого ждали англо-американские правящие круги, чтобы, дав увязнуть Франции в затеваемой авантюре и доказав её неспособность решить проблему, взять инициативу в свои руки. Государственный секретарь США Юз указывал: «Надо выждать, когда Европа созреет для того, чтобы принять американское предложение».
Новый проект разрабатывался в недрах «Дж.П.Морган и Кº» по указанию главы Банка Англии Монтегю Нормана. В основе его лежали идеи представителя «Дрезднер Банка» Ялмара Шахта, сформулированные им ещё в марте 1922 г. по предложению Джона Фостера Даллеса (будущего госсекретаря в кабинете президента Эйзенхауэра), юридического советника президента В. Вильсона на Парижской мирной конференции. Даллес передал эту записку главному доверенному лицу «Дж.П.Морган и Кº», после чего Дж.П.Морган рекомендовал Я. Шахта М.Норману, а последний - веймарским правителям. В декабре 1923 г. Я. Шахт станет управляющим Рейхсбанка и сыграет важнейшую роль в сближении англо-американских и немецких финансовых кругов.
Летом 1924 г. данный проект, известный как «план Дауэса» (по имени председателя готовившего его комитета экспертов, американского банкира, директора одного из банков группы Моргана), был принят на Лондонской конференции. Он предусматривал снижение вдвое выплаты репараций и решал вопрос об источниках их покрытия. Однако главной задачей было обеспечение благоприятных условий для американских инвестиций, что было возможно только при стабилизации немецкой марки. Для этого план предусматривал предоставление Германии крупного займа на сумму 200 млн долл., половина из которых приходилась на банкирский дом Моргана. При этом англо-американские банки устанавливали контроль не только над переводом германских платежей, но и за бюджетом, системой денежного обращения и в значительной мере системой кредита страны. К августу 1924 г. старую немецкую марку заменили новой, финансовое положение Германии стабилизировалось, и, как писал исследователь Г. Д.Препарта, Веймарская республика была подготовлена к «самой живописной экономической помощи за всю историю, за которой последует самая горькая жатва в мировой истории» - «в финансовые жилы Германии неудержимым потоком хлынула американская кровь».
Следствия этого не замедлили себя обнаружить.
Во-первых, в силу того, что ежегодные выплаты репараций шли на покрытие суммы выплачиваемых союзниками долгов, сложился так называемый «абсурдный веймарский круг». Золото, которое Германия платила в виде военных репараций, продавалось, закладывалось и исчезало в США, откуда оно в виде «помощи» по плану возвращалось в Германию, которая отдавала его Англии и Франции, а те в свою очередь оплачивали им военный долг США. Последние, обложив его процентами, вновь направляли его Германии. В итоге все в Германии жили в долг, и было ясно, что в случае, если Уолл-стрит отзовёт свои займы, страна потерпит полное банкротство.
Во-вторых, хотя формально кредиты выдавались для обеспечения выплат, речь шла фактически о восстановлении военно-промышленного потенциала страны. Дело в том, что за кредиты немцы расплачивались акциями предприятий, так что американский капитал стал активно интегрироваться в немецкую экономику. Общая сумма иностранных вложений в германскую промышленность за 1924−1929 гг. составила почти 63 млрд золотых марок (30 млрд приходилось на займы), а выплата репараций - 10 млрд марок. 70% финансовых поступлений обеспечивали банкиры США, большей частью банки Дж.П.Моргана. В итоге уже в 1929 г. германская промышленность вышла на второе место в мире, но в значительной мере она находилась в руках ведущих американских финансово-промышленных групп.
Так, «И.Г.Фарбениндустри», этот основной поставщик германской военной машины, на 45% финансировавший избирательную кампанию Гитлера в 1930 г., находился под контролем рокфеллеровской «Стандарт Ойл». Морганы через «Дженерал электрик» контролировали германскую радио- и электротехническую промышленность в лице АЭГ и «Сименс» (к 1933 г. 30% акций АЭГ принадлежали «Дженерал электрик»), через компанию связи ИТТ - 40% телефонной сети Германии, кроме этого им принадлежали 30% акций авиастроительной фирмы «Фокке-Вульф». Над «Опелем» был установлен контроль со стороны «Дженерал моторс», принадлежавший семье Дюпона. Генри Форд контролировал 100% акций концерна «Фольксваген». В 1926 г. при участии рокфеллеровского банка «Дилон Рид и Кº» возникла вторая по величине после «И.Г.Фарбениндустри» промышленная монополия Германии - металлургический концерн «Ферейнигте штальверке» (Стальной трест) Тиссена, Флика, Вольфа и Феглера и др.
Американское сотрудничество с немецким военно-промышленным комплексом было настолько интенсивным и всепроникающим, что к 1933 г. под контролем американского финансового капитала оказались ключевые отрасли германской промышленности и такие крупные банки, как «Дойче Банк», «Дрезднер Банк», «Донат Банк» и др.
Одновременно готовилась и та политическая сила, которая призвана была сыграть решающую роль в реализации англо-американских планов. Речь идёт о финансировании нацистской партии и лично А.Гитлера.
Как писал в своих мемуарах бывший канцлер Германии Брюнинг, начиная с 1923 г., Гитлер получал крупные суммы из-за рубежа. Откуда они шли неизвестно, но поступали через швейцарские и шведские банки. Известно также, что в 1922 г. в Мюнхене состоялась встреча А. Гитлера с военным атташе США в Германии капитаном Трумэном Смитом, составившим о ней подробное донесение вашингтонскому начальству (в Управление военной разведки), в котором он высоко отзывался о Гитлере. Именно через Смита в круг знакомых Гитлера был введён Эрнст Франц Зедгвик Ганфштенгль (Путци), выпускник Гарвардского университета, сыгравший важную роль в формировании А. Гитлера как политика, оказавший ему значительную финансовую поддержку и обеспечивший ему знакомство и связи с высокопоставленными британскими деятелями.
Гитлера готовили к большой политике, однако, пока в Германии царило процветание, его партия оставалась на периферии общественной жизни. Положение резко меняется с началом кризиса.
С осени 1929 г. после спровоцированного ФРС краха американской фондовой биржи начинает осуществляться третий этап стратегии англо-американских финансовых кругов.
ФРС и банкирский дом Моргана принимают решение прекратить кредитование Германии, инспирировав банковский кризис и экономическую депрессию в Центральной Европе. В сентябре 1931 г. Англия отказалась от золотого стандарта, сознательно разрушив международную систему платежей и полностью перекрыв финансовый кислород Веймарской республике.
Зато с НСДАП происходит финансовое чудо: в сентябре 1930 г. в результате крупных пожертвований Тиссена, «И.Г. Фарбениндустри» и Кирдорфа партия получает 6,4 млн. голосов, занимает второе место в Рейхстаге, после чего активизируются щедрые вливания из-за рубежа. Основным связующим звеном между крупнейшими немецкими промышленниками и зарубежными финансистами становится Я.Шахт.
4 января 1932 г. состоялась встреча крупнейшего английского финансиста М. Нормана с А. Гитлером и фон Папеном, на которой было заключено тайное соглашение о финансировании НСДАП. На этой встрече присутствовали также и американские политики братья Даллесы, о чём не любят упоминать их биографы. А 14 января 1933 г. состоялась встреча Гитлера со Шрёдером, Папеном и Кеплером, где программа Гитлера была полностью одобрена. Именно здесь был окончательно решён вопрос о передаче власти нацистам, и 30 января Гитлер становится рейхсканцлером. Теперь начинается реализация четвертого этапа стратегии.
Отношение англо-американских правящих кругов к новому правительству стало крайней благожелательным. Когда Гитлер отказался платить репарации, что, естественно, поставило под вопрос выплату военных долгов, ни Англия, ни Франция не предъявили ему претензий по поводу платежей. Более того, после поездки поставленного вновь во главе Рейхсбанка Я. Шахта в США в мае 1933 г. и его встречи с президентом и крупнейшими банкирами с Уолл-стрит Америка выделила Германии новые кредиты на общую сумму в 1 млрд долл. А в июне во время поездки в Лондон и встречи с М. Норманом Шахт добивается предоставления английского займа в 2 млрд долл. и сокращения, а потом и прекращения платежей по старым займам. Таким образом, нацисты получили то, чего не могли добиться прежние правительства.
Летом 1934 г. Британия заключила англо-германское трансфертное соглашение, ставшее одной из основ британской политики по отношению к Третьему рейху, и к концу 30-х годов Германия превращается в основного торгового партнёра Англии. Банк Шрёдера превращается в главного агента Германии в Великобритании, а в 1936 г. его отделение в Нью-Йорке объединяется с домом Рокфеллеров для создания инвестиционного банка «Шрёдер, Рокфеллер и Кº», который журнал «Таймс» назвал «экономическим пропагандистом оси Берлин-Рим». Как признавался сам Гитлер, свой четырёхлетний план он задумал на финансовом основании зарубежного кредита, поэтому он никогда не внушал ему ни малейшей тревоги.
В августе 1934 г. американская «Стандарт Ойл» приобрела в Германии 730 тыс. акров земли и построила крупные нефтеперерабатывающие заводы, которые снабжали нацистов нефтью. Тогда же в Германию из США было доставлено тайно самое современное оборудование для авиационных заводов, на котором начнётся производство немецких самолетов. От американских фирм «Пратт и Уитни», «Дуглас», «Бендикс Авмэйшн» Германия получила большое количество военных патентов, и по американским технологиям строился «Юнкерс-87». К 1941 г., когда во всю бушевала Вторая мировая война, американские инвестиции в экономику Германии составили 475 млн долл. «Стандарт Ойл» вложила в неё 120 млн, «Дженерал моторс» - 35 млн, ИТТ - 30 млн, а «Форд» - 17,5 млн.
Теснейшее финансово-экономическое сотрудничество англо-американских и нацистских деловых кругов и было тем фоном, на котором в 30-х годах проводилась политика умиротворения агрессора, приведшая к Второй мировой войне.
Сегодня, когда мировая финансовая верхушка приступила к реализации плана «Великая депрессия - 2» с последующим переходом к «новому мировому порядку», выявление её ключевой роли в организации преступлений против человечества становится первостепенной задачей.
Юрий Рубцов
Московский педагогический государственный университет
Факультет славянской и западноевропейской филологии
Реферат по языкознанию
Тема: «История происхождения глаголицы и кириллицы»
Выполнила:
Студентка 1 курса 105ар группы
Бахарева Наталия Алексанровна
Преподаватель: Юлдашева Д.А.
История происхождения кириллицы и глаголицы.
Древнейший из славянских алфавитов, созданный Кириллом (Константином) Философом, возможно в сотрудничестве с братом Мефодиемвесной 863 г. Первоначально азбука, вероятно, носила название «кириллица» («коуриловица») по имени создателя, позднее оно было перенесено на алфавит, заменивший глаголицу в употреблении у православных славян. Название глаголицы происходит от слов «глагол», «глаголати». Впервые оно, как можно предполагать, зафиксировано в форме «глаголитица» в Прибавлении к Толковой Палее, но получило распространение в научной среде с 1-й половине XIX в.
Глаголица представляет собой фонетический алфавит, в котором, за редким исключением, 1 звуку соответствует 1 знак, специально приспособленный к особенностям славянских языков (наличие редуцированных, носовых, шипящих). Азбука состояла из 38 букв, хотя, по мнению ряда ученых, их первоначальное число могло быть несколько меньше (36). Своим происхождением глаголица (за исключением букв, обозначающих специфические для славянских языков звуки) тесно связана с греческим алфавитом, на что указывает порядок буквенных знаков, употребление диграфов, наличие специальных названий для букв, в совокупности образующих связный текст, в основном перешедший и в кириллицу («Аз буки веди...»). В то же время внешний облик глаголицы напоминает некоторые ближневосточные алфавиты, из-за чего при беглом знакомстве глаголические рукописи нередко принимались за восточные и наоборот, притом что совпадение звукового значения сходных по начертанию букв в них довольно невелико. Во многом этот «восточный» облик глаголицы сыграл роль в направлении поисков алфавита, послужившего образцом для нее.
Трудность изучения истории возникновения, развития и начального этапа существования глаголицы как алфавита состоит в отсутствии ранних (до рубежа Х и XI вв.) письменных памятников, предшествующих возникновению кириллицы. Помимо этого особенностью глаголической письменной культуры является (в отличие от кириллической) отсутствие до сер. XIV в. точно датированных памятников (за исключением нек-рого числа эпиграфических в Далмации), что создает дополнительные трудности при датировке даже достаточно поздних текстов.
Плохая сохранность древнейшего пласта глаголической письменности и достаточно позднее введение в научный оборот относящихся к нему памятников послужили причиной продолжительной полемики о взаимоотношении и об обстоятельствах создания 2 славянских алфавитов, завершившейся в основном в 1-й четверти XX в. Версия о первичности глаголицы завоевывала признание постепенно. На раннем этапе научной деятельности древнейшим славянским алфавитом считали кириллицу. В наст. время первичность глаголицы по отношению к кириллице является общепризнанной. Она надежно устанавливается на основании совокупности аргументов. Глаголица в отличие от кириллицы, за исключением нескольких знаков, является полностью новой азбукой с самостоятельными начертаниями букв. Древнейшие азбучные акростихи организованы в последовательности глаголического алфавита. Числовая система глаголицы полностью оригинальна (включает и буквы, отсутствующие в греческом алфавите), в то время как в кириллице она следует за греческой азбукой. В кириллических памятниках в нумерации и передаче числительных может обнаруживаться влияние глаголицы (автоматическая транслитерация букв-цифр без учета разницы их числового значения в обеих азбуках, отражение смешения близких по начертанию глаголических букв, в то время как обратных примеров нет. Известны палимпсесты, написанные кириллицей по глаголице, но нет глаголических по кириллице. Также письменные памятники на глаголицы найдены в Моравии и Паннонии, где начинали свою деятельность Кирилл и Мефодий. Все вышеизложенные факты сочетаются с большей архаичностью языка древнейших глаголических рукописей по сравнению с кириллическими.
Вопрос о происхождении глаголицы пользовался и продолжает пользоваться в палеославистике большой популярностью, причем помимо строго научных объяснений существует масса псевдонаучных версий. Существуют две версии происхождения глаголицы. Согласно версии естественного происхождения, св. Кирилл (Константин) воспользовался одним алфавитом или несколькими известными ему алфавитами, для создания нового, уникального алфавита. Версия искусственного происхождения представляет глаголицу плодом самостоятельного творчества просветителя славян, что, впрочем, не исключает возможности использования принципов предшествующих систем письма. У истоков версии естественного происхождения глаголицы лежит средневековое предание, возникшее в Далмации, которое объявляет эту азбуку изобретением блаженного Иеронимас целью защитить пользующихся ею местных славян-католиков от обвинений в ереси. Версия искусственного происхождения глаголицы рассматривает в качестве основного источника новой азбуки греческое письмо в его минускульном или маюскульном варианте с возможными заимствованиями из восточных алфавитов и существенными графическими изменениями - дополнительными петлями, зеркальным изображением, поворотом на 90°. Начиная с сер. XX в. пользуется популярностью гипотеза Г. Чернохвостова, поддержанная его учителем В. Кипарским и в последнее время развитая Б. А.Успенским. Согласно данной гипотезе, буквы Г. в значительной части составлены из сакральных символов, связанных с христианством,- креста (символа Христа), круга (символа бесконечности и всемогущества Бога Отца) и треугольника (символа Св. Троицы). Следует заметить, что все существующие версии создания глаголицы носят гипотетический характер и не объясняют в полном объеме всех ее особенностей как алфавита
Глаголическая молитвенная надпись в баптистерии Круглой ц. в Преславе, Болгария. Нач. Х в.
Источником для реконструкции первоначальной Г. служит сказание Черноризца Храбра, абецедарии и ранние поэтические произведения (молитвы, стихиры), созданные непосредственными учениками святых Кирилла и Мефодия. Особую ценность представляют здесь начертания и названия букв, не представленные в сохранившихся глаголических рукописях (Х паукообразное («хлъ»), «пе», «шь», «ть»). Определению их звукового значения посвящена значительная литература, однако атрибуции далеко не всегда бесспорны.
По характеру начертания букв различаются 4 этапа развития глаголицы:
1) не вполне округлая (представлена в «Киевских листках» и древнейших абецедариях)
2) округлая (большинство дошедших памятников XI в.; в болг. рукописях до рубежа XII и XIII вв.)
3) переходный тип (в ранних хорват. рукописях и эпиграфике)
4) угловатая (хорват. памятники с XIII в.).
Синайский Молитвенник. XI в. (Sinait. Slav. 37/O. Fol. 49v)
В Болгарии, куда глаголица была принесена вместе со славянскими книгами учениками святых Кирилла и Мефодия в конце 885 г. и где, вероятно, она была приспособлена к местным фонетическим особенностям, ее распространение встретило препятствие в виде существовавшей традиционной практики записи славянских текстов греческими буквами. Результатом разрешения противоречия явилось создание новой славянской азбуки - кириллицы - на основе греческого алфавита, дополненной заимствованными из глаголицы и графически переработанными знаками для обозначения специфических звуков славянского языка. Замена алфавита произошла, вероятно, в начале правления князя Симеона, традиционно принятая дата - 893 г.
После ухода из жизни круга ближайших учеников Кирилла и Мефодия глалголица в основном сохранялась на западе страны - в Македонии, где в результате деятельности святых КлиментаиНаумаОхридских были наиболее сильны кирилло-мефодиевские традиции. Отсюда происходит большинство древнейших сохранившихся глаголических памятников XI-XII вв.:Ассеманиево,ЗографскоеиМариинскоеЕвангелия, Синайские Молитвенник, Псалтирь и Требник, Псалтирь Димитрия, найденная в 1975 г., Сборник Клоца и ряд глаголических. Позднее глаголица встречается в болгарских рукописях лишь в качестве тайнописи.
Наиболее прочными традиции глаголической письменности оказались в Хорватском Приморье. После XII в. глаголица оставалась в активном употреблении за богослужением только в Далмации и в Истрии благодаря деятельности местных монахов-бенедиктинцев. В хорватской письменности в связи с языковыми особенностями произошло заметное сокращение глаголического алфавита: исключены буквы, означающие носовые звуки, Ъ, Ы, Е йотированное. Древнейшими памятниками хорватской являются «Будапештский отрывок» и «Венские листки». Обилие в Далмации памятников глаголической эпиграфики порождало и продолжает порождать теории об исконно хорватском происхождении глаголицы.
Сборник гомилий. 1493, 1498 (Национальная и университетская б-ка, Загреб. R. 4002. Fol. 133v - 134)
В период средневековья и раннего Нового времени глаголица являлась одним из 3 употреблявшихся в Хорватии (преимущественно в Далмации) алфавитов наряду с повсеместно распространенной латиницей и употреблявшейся в канцеляриях и частично в обиходе далматинских городов-коммун кириллицей. До XIV в. памятники хорватского глаголического книгописания, содержащие и четьи тексты вплоть до апокрифических представлены исключительно отрывками, а начиная с этого столетия - большим количеством полных кодексов.
В XV в. на базе книжного письма под влиянием латинской скорописи формируется глаголическая скоропись, используемая для канцелярских нужд и в небогослужебных книгах. В качестве делового письма она просуществовала до XIX в. (в отдельных случаях и до сер. XX в.) - ею велись метрические книги и документация ряда далматинских монастырей, церковных капитулов и братств.
Глаголический и кириллический алфавиты. Букварь языка словенска. Тюбинген, 1564 (РГБ)
В 1483 г. началось глаголическое книгопечатание, первым изданием был Миссал, вышедший в Истрии. До 60-х гг. XVI в. глаголические книги печатались как в самой Хорватии (Косинь, Сень, Риека), так и в Венеции, являвшейся крупнейшим интернациональным центром книгопечатания. После 1561 г. издание (нерегулярное) глаголических сосредоточилось в Риме. После 1812 г. глаголическое книгопечатание почти прекратилось, было возрождено в ограниченном объеме исключительно для богослужебных нужд в 90-х гг. XIX в. в Риме по многочисленным просьбам приходов, сохранявших славянское богослужение. В целом феномен «глаголизма», включающего использование глаголицы как алфавита и глаголического богослужения на церковнославянском языке, является важным составляющим элементом хорватской национальной культуры.
Апостол Михановича. XII в. (ХАЗУ. Fragm. glag. 1)
На Руси появление глаголицы связано с принятием христианства: известны глаголические граффити XI-XIII вв. в Софийском соборе и в соборе Юрьева монастыря в Новгороде и (фрагмент), однако сколь-либо широко распространена не была: ее умели читать, но писали глаголицей редко. В ряде восточнославянских кириллических рукописей XI-XII вв. встречаются глаголические буквы и целые слова, свидетельствующие, по всей видимости, о копировании глаголического оригинала. Большинство ранних примеров использования глаголицы на Руси, как в книгописании, так и в эпиграфике, связано с Новгородско-Псковским регионом.
Происхождение второй славянской азбуки кириллицы (от имени Кирилл) очень туманно. Традиционно считается, что последователи Кирилла и Мефодия создали в начале X в. новую азбуку на основе греческого алфавита с добавление букв из глаголицы. Алфавит насчитывал 43 буквы, из низ 24 были заимствованы из византийского уставного письма, и 19 – изобретены заново. Древнейшим памятником кириллицы считается надпись на развалинах храма в Преславе (Болгария), датируемая 893 годом. Начертание букв нового алфавита было проще, поэтому со временем кириллица стала основным алфавитом, а глаголица вышла из употребления.
С X по XIV вв. кириллица имела форму начертания, названную уставом. Отличительными чертами устава являлись отчетливость и прямолинейность, нижнее удлинение букв, крупный размер и отсутствие пробелов между словами. Самым ярким памятником устава считается книга «Остромирова евангелия», написанная дьяконом Григорием в 1056-1057 гг. Эта книга является подлинным произведением древнеславянского искусства книги, а также классическим образцом письменности той эпохи. Среди значимых памятников стоит также отметить «Архангельское евангелие» и «Изборник» великого князя Святослава Ярославовича.
Из устава развилась следующая форма начертания кириллицы - полуустав. Полуустав отличали более округлые, размашистые буквы меньшего размера с множеством нижних и верхних удлинений. Появилась система знаков препинания и надстрочные знаки. Полуустав активно использовался в XIV-XVIII вв. вместе со скорописью и вязью.
Появление скорописи связано с объединением русских земель в единое государство и, как следствие, более стремительным развитием культуры. Назревала потребность в упрощенном, удобном стиле письма. Скоропись, оформившаяся в XV веке, позволила писать более бегло. Буквы, частично связанные между собой, стали округлыми и симметричными. Прямые и кривые линии приобрели равновесие. Наряду со скорописью была распространена также вязь. Она характеризовалась витиеватым соединением букв и обилием декоративных линий. Вязь использовалась, главным образом, для оформления заглавий и выделения единичных слов в тексте.
Дальнейшее
развитие кириллицы связано с именем
Петра I. Если Иван Грозный в XVI в. заложил
основы книгопечатанья в России, то Петр
I вывел типографскую отрасль страны на
европейский уровень. Он провел реформу
алфавита и шрифтов, в результат которой
в 1710 году был утвержден новый гражданский
шрифт. В гражданском шрифте отражались
как изменения в написании букв, так и
изменения в алфавите. Большинство букв
обрело одинаковые пропорции, что
значительно упростило чтение. В
употребление были введены латинские s
и i. Буквы русского алфавита, не имеющие
соответствия в латинском (ъ, ь и другие),
отличались по высоте.
С середины XVIII по начало XX вв. шло дальнейшее развитие русского алфавита и гражданского стиля. В 1758 году из алфавита были изъяты лишние буквы «зело», «кси» и «пси». Старое «io» было по предложению Карамзина заменено на ё. Получил развитие елизаветинский шрифт, который отличала большая компактность. В нем, наконец, закрепилось современное написание буквы б. В 1910 году в словолитне Бертгольда был разработан академический шрифт, объединивший элементы русских шрифтов XVIII века и начертание латинского шрифта «сорбонна». Чуть позже использование русских модификаций латинских шрифтов оформилось в тенденцию, которая господствовала в русском книгопечатании вплоть до Октябрьской революции.
Смена общественного строя в 1917 году не обошла стороной и русский шрифт. В результате широкой реформы правописания из алфавита изъяли буквы i, ъ (ять) и? (фита). В 1938 году была создана лаборатория шрифта, которая в дальнейшем будет преобразована в Отдел новых шрифтов при Научно-исследовательском институте полиграфического машиностроения. В отделе над созданием шрифтов трудились талантливые художники такие, как Н.Кудряшов, Г.Банников, Е.Глущенко. Именно здесь разрабатывались заголовочные шрифты для газет «Правда» и «Известия».
В настоящее время значимость шрифта никто не оспаривает. Было написано множество работ о роли шрифта в восприятии информации, о том, что каждый шрифт несет в себе эмоциональную составляющую и каким образом это можно применять на практике. Художники активно используют многовековой опыт книгопечатанья для создания все новых и новых шрифтов, а дизайнеры умело распоряжаются изобилием графических форм для того, чтобы сделать текст наиболее читабельным.
Для кириллицы и глаголицы характерен ряд общих признаков:
Тексты пишутся слитно
Отсутствуют знаки препинания
Количество букв примерно одинаковое (Гл. – 40, К. – 43)
У букв присутствует числовое значение.
Итак, кириллица и глаголица являются древними азбуками славянской письменности, которые послужили основой для появления современной письменности.
Ниже приводится вариант толковой азбуки:
“A3 СЛОВОМ СИМ МОЛЮСЯ БОГУ” (обнаружена среди рукописей бывшей Патриаршей библиотеки в сборнике, принадлежавшем когда-то патриарху Никону): В данном издании молитва приводится в сочетании с изображением соответствующих букв славянской азбуки и их названиями. Сам текст молитвы передается привычными нам буквами русского алфавита с сохранением звучания текста оригинала.
|
|
Список используемой литературы.
Вереекен Ж . Названия глаголических букв
Бодянский О. М. О времени происхождения слав. письмен. М., 1855
Глаголическое письмо / Ягич И. В. С.
Дурново H. H. Мысли и предположения о происхождении старослав. языка и слав. Алфавитов
Успенский Б . А . О происхождении глаголицы
Кириллица есть ничто иное, как дополненное несколькими новыми буквами греческое уставное письмо, известное из греческих богослужебных книг IX-XI вв. (старшая из них, дошедшая до нас с датою, - Порфириевская Псалтырь 862 г.). Кирилловские буквы для звуков общих славянскому языку с греческим в древнейших памятниках не только сходны, но иногда даже тожественны с соответствующими греческими. Что до кирилловских букв для звуков неизвестных или сравнительно мало известных греческому языку, то относительно б можно сказать, что это - одна из разновидностей ß , встречающаяся в греческих рукописях (напр., в Псалтыри 862 г.; надобно иметь в виду, что греки византийской эпохи произносили ß в большинстве слов как в , в меньшинстве, особенно после μ - в λαμβάνω и т. п., - как б ). Буква ѕ , писавшаяся в древнейших памятниках, как ζ перечеркнутое посредине вполне или отчасти (см. в таблице II снимок с неё между буквами ж и з , взятый из Евангельских Листков Ундольского XI в.), и произносившаяся, как сложный согласный дз , - по-видимому, одна из разновидностей греческого ξ , не редкая в греческих рукописях VIII-IX в. (напр., в Стихихаре VIII-IX в.; см. снимок в The Palaeograpfical Society, 2-я серия, № 4, London 1888). Буквы ц и ш по форме и значению так близки к еврейским צ и ש (и к их самарянским вариантам), что в восточном их происхождении трудно сомневаться; профессор Д. А. Хвольсон в палеографической таблице при его „Сборнике еврейских надписей“ (Спб., 1884), показывает, что еврейское ש в IX-X в. иногда писалось почти тожественно со славянским ш . Буква щ , произносившаяся в древнем церковно-славянском языке, как шт , представляет вязь (соединение, лигатуру) букв ш и т , из которых вторая подписана под первой (рядом с буквой вязью щ : хощеши , употребляются простые буквы шт : хоштеши ; а изредка вместо щ пишется ш с надписанным над ним т ). Буква ю - представляет сокращение їѹ = греч. ιου ; другие йотированные буквы (см. таблицу II) по своему составу повторяют греческие ια , ιε (произносились, как наши я , е ), или подражают им. Остальные буквы кириллицы для звуков неизвестных греческому языку уже неясны по своему происхождению.
О ж можно думать, что это есть видоизменение своей соседки, буквы ѕ в её вышеуказанной древнейшей форме; надобно иметь в виду, что греки славянский звук ж передавали через свое ζ , также как и славянский звук з . Буква ч в её древнейшей форме чаши (см. таблицу II) так близка к ц , что может быть видоизменением последней; не лишне заметить, что греки славянские звуки ц и ч передавали одним и тем же сочетанием τζ . О буквах ъ , ь , ѣ можно сказать лишь то, что они одного происхождения; то же можно сказать об ѫ , и ѧ (последняя буква в некоторых древнейших памятниках имеет две формы, см. таблицу II). Буква ы (обычно пишется ъї (см. таблицу II), реже ъи , ьи ) - несомненно сложная.
Буквы кирилловской азбуки, точно также как и буквы греческие, кроме звукового, имеют еще числовое значение, т. е. употребляются как цифры. Кириллица здесь следует рабски за своим греческим оригиналом, и в ней только буквы греческого происхождения, в порядке греческой азбуки, означают числа: а = 1, б = 2, г = 3, д = 4, е = 5, з =7, и = 8, ѳ = 9, ї = 10 и т. д., а новые буквы для славянских звуков (кроме ѧ = 900 на месте сходной с ним греч. сампи) остаются без числового значения. При этом для означения 6 употребляется греч. стигма, (потомок древней дигаммы), а для означения 90 - греч. коппа (см. в табл. II две последние буквы), из которых потом стигма, заменив собою древнейшие формы буквы зело, приняла на себя также звуковое значение этой последней, а коппа с течением времени была заменена сходной с нею буквой - ч .
Порядок букв кирилловской азбуки в древнейшее время - тот же, что и греческой. Новые буквы помещаются главным образом в конце азбуки, в виде дополнения. Мы имеем несколько древних церковно-славянских стихотворений или молитв, имеющих азбучный акростих; одна из них, наиболее сохранившаяся, принадлежит Константину Болгарскому, ученику славянских первоучителей, жившему в второй половине IX в. и в первой половине X в. (см. „Константин Болгарский“) и составляет „пролог“, или предисловие к переведенному им сборнику слов Иоанна Златоуста („Учительное Евангелие“).
Первые стихи этого стихотворения (в русской окраске):
Азъ словъмь симь молюся Богу:
Боже вьсея твари и зиждителю
Видимыимъ и невидимыимъ,
Господа Духа посъли живущаго,
Да въдъхнетъ въ сьрдьце ми слово,
Еже будеть на успех вьсемъ,
Живущиимъ въ заповедьхъ ти.
И т. д.
Из этой „азбучной молитвы“ и подобных ей стихотворений видно, что порядок букв кирилловской азбуки IX-X в. мало отличался от современного. Можно отметить отсутствие в ней буквы у (в древности писавшейся ѹ ) и замену её буквою r (писавшейся у ).
Число букв в кириллице древнейшего времени было более значительно, чем в современной. Стихотворение Константина состоит из 40 стихов, из которых последние четыре, несомненно, не имеют связи с акростихом; следовательно, его азбука состояла из 36 букв. Черноризец (монах) Храбр, почти современник славянских первоучителей (- в его время еще живы были люди, видевшие первоучителей), в своей статье „О письменех“ (т. е. буквах) говорит, что св. Константин взял из греческой азбуки 24 буквы и к ним прибавил 14 новых букв „по словенску языку“ перечисляет эти 38 букв. Любопытно, что в его списке нет ни ѳ , ѯ , ни щ и ы (сложенных из слав. букв), ни йотированных букв (кроме ю ). К сожалению, статья Храбра дошла до нас в сравнительно поздних списках, лучший из которых, XV в., не смотря на хорошую сохранность текста, представляет некоторые неясности, и потому о нескольких буквах кирилловской азбуки, значащихся у Храбра, приходится недоумевать.
Каждая буква кириллицы издревле имела особое название, следуя и здесь своему греческому оригиналу. Название первой буквы - азъ = я , местоимение 1-го лица; вторая буква носит название буки = буква (женск. рода); третья называется в ед е = знаю (1-е лицо ед. ч.); четвертая глаголи = говори (2-е л. повел. накл.); седьмая - жив ете = живите (2-е л. повел. накл.) и т. д. Обыкновенно буква имеет такое название, которое ею начинается, но, конечно, есть исключения. Так еръ , ерь (значение этих названий нам уже неясно) оканчиваются тою буквою, которую они означают; ижица (буква без надобности взятая из греческой азбуки, как не имевшая для себя соответствующего греческому υ славянского звука) имеет свое название (от ижица, часть ига = ярма) по сходству своей формы с этим предметом; юсъ , может быть, - поздняя (среднеболгарская) форма слова усъ ; ять , может быть, - существит. женского p., с значением езда (ѣ в древнем церковно-славянском языке могло произноситься как я ); фертъ (древн. фръть ) и херъ , может быть, - греч. слова, φόρτος и χείρ , употреблявшиеся y древних болгар, живших в греческом соседстве. Те буквы, которые теперь не имеют названия: ш , ю , ѱ в древности его могли иметь; во всяком случае в акростихе Константина стих для ѱ начинается словом печаль , а в статье Храбра название этой буквы сокращенно передано через пе в одном из Скитских Патериков (иногда называемом Азбучным; Троицк. Лавры № 701, Рум. Муз. № 307), переведенном в древности, мы читаем такие названия: „фита еже есть твердо велие“, ѡ - „он великий“.
Мы не имеем ни одного памятника, писанного кириллицей, который бы дошел до нас в подлиннике от времен слав. первоучителей. Древнейший из дошедших - надпись болгарского царя Самуила 993 г., сделанная на надгробном камне - при могилах его отца, матери и брата в церкви близь озера Пресны в Македонии. Следующие за нею кирилловские памятники, собственно церковно-славянские или древнеболгарские, написанные в разных местностях древней Болгарии, лишены дат и только по особенностям письма (по палеографическим признакам) относятся к XI в. Это - Саввино Евангелие (или Саввина Книга), очень неполное; Евангельские Листки Ундольского (два листа), Супрасльская рукопись (Четья-Минея на март месяц), Хиландарские Листки (два отрывка слов Кирилла Иерусалимского). Позднейших памятников, XII и XIII вв., писанных кириллицею в древней Болгарии, так называемых среднеболгарских, уже относительно много; с ХIV в. однородные памятники пишутся не только в Болгарии, но и в румынских землях - Молдавии, Валахии и Буковине. Старшие кирилловские памятники, написанные в древней Сербии и Боснии, начинаются с конца XII в. Древняя Русь стала пользоваться кириллицею, по-видимому, еще до крещения св. Владимира, со времени появления первых христиан в Киеве (при Игоре); древнейший русский её памятник, означенный годом, - великолепное Остромирово Евангелие, написанное, вероятно, в Киеве для новгородского посадника Остромира в 1056-1057 годах. Есть основание думать, что кириллица имела некоторое распространение в Моравии (где действовали Константин и Мефодий) и из неё в Чехии; во всяком случае Martyrologium Odonis, латинская рукопись XII в., находящаяся теперь в бенедиктинском монастыре в Райграде, близь Брюнна (в Моравии), имеет приписки одного из своих читателей, сделанные в XII или XIII в. кириллицею (между прочим, начало одного из слов Иоанна Златоуста в обычном церк.- слав. его переводе).
Употребляясь в разных странах православного славянского мира, кирилловская азбука имела некоторое разнообразие как в своем составе, так - особенно - в форме букв, смотря по месту и времени, в зависимости от особенностей языков и диалектов тех славян, которые ею пользовались.
Болгары X-XIII веков знали её в наибольшей полноте и в наибольшей близости форм букв к их греческим оригиналам. Это не мешало им пользоваться то большим, то меньшим числом букв. В одних их рукописях есть и ъ , и ь , в других только ъ , в третьих только ь . Одни рукописи имеют йотированные буквы їе , їѫ , їѧ в других их нет. Одни рукописи имеют букву ѕ в одной из ее форм, другие не имеют, и т. д. Форма букв y них была также не вполне одна и та же. Так, ы пишется то ъї , то ьї ; рядом с вязью щ употребляется шт ; буквы ц и щ в одних рукописях стоят на строке, в других имеют (как y нас) нижнюю черту под строкою, и т. д. Болгары конца ХIV в. уже перестали употреблять йотированные буквы (кроме ꙗ и ю );. и формы букв под их пером значительно уклонились от форм XI в. Что до сербов, то их рукописи отличаются отсутствием букв ѫ и ѧ (юсов простых и йотированных) и буквы ъ (y них обыкновенно только ь ); сербы-боснийцы не употребляли сверх того буквы ꙗ , пользуясь вместо неё буквою ѣ . Формы букв y сербов также имеют свои особенности (всего больше у сербов-боснийцев). Русские рано утратили буквы ѫ , їѫ , їѧ ; формы букв, не смотря на известную устойчивость русского письма, также понемногу изменились. Древние русские рукописи сохраняют первоначальный уставной вид букв; с XIV в. в них появляются сперва более беглое письмо полуустав , а затем вполне беглое - скоропись . Московский полуустав XVI в. послужил образцом для шрифта московских печатных книг этого времени, который сохраняется до сих пор в наших церковных книгах (см. ниже в особой статье о „Книгах и Книжном деле“). При Петре I, по инициативе великого государя, рядом с церковным шрифтом был введен в употребление в печати для книг светского содержания гражданский шрифт , представляющий в общем небольшое видоизменение церковного шрифта; он был изготовлен впервые в 1707 г. голландским мастером - „словолитцем“. Первая книга, напечатанная этим шрифтом в Москве, - Геометрия 1708 г.
Кириллица, в общем одна и та же, сохраняется теперь всеми славянами православными и униатами. Черноризец Храбр относит составление кириллицы св. Константпном-Кириллом к 6363 г. от сотворения мира, когда жили Борис князь болгарский, Растиць (т. е. Ростислав) князь моравский и Коцель князь блатенский (паннонский). Эта дата, вполне заслуживающая веры, может быть переведена на современное летосчисление двояко: или 855 г. (если считать от сотворения мира до рождества Христова, как считали одни греки, - 5508 лет), или же 863 г. (если считать то же время, вместе с другими греками, - в 5500 лет). Исторические данные, сообщаемые житиями свв. Кирилла и Мефодия и другими источниками, заставляют решительно остановиться на 863 г. (Бодянский и Дювернуа, игнорировавшие Храбра, на основании этих данных пришли к 862 г.).
Рядом с кириллицею издревле существует другая славянская азбука - глаголица . Памятники, ею написанные, почти столь же древни, как и кирилловские; ничего глаголического, подобного надписи 993 г., нет; но, напр., Зографское Евангелие XI в. ничем не уступает упомянутому выше Саввину Евангелию. К сожалению, все глаголические тексты, до нас дошедшие (Зографское Евангелие, Ассеманово или Ватиканское Евангелие, Мариинское или Григоровичево Евангелие, Синайская Псалтырь, Синайский Требник, Клоцов сборник со словами Иоанна Златоуста и других отцов), не имеют даты, и мы лишь по особенностям письма и языка можем считать их написанными в XI в.
Глаголические буквы в полном их составе не имеют сколько-нибудь значительного сходства ни с одною из известных азбук. Из многочисленных попыток ученых указать источник глаголицы ни одну нельзя считать удачною. Большинство ученых в настоящее время держится теории происхождения глаголицы от греческой скорописи (минускульного письма) VIII-IX в., - теории, впервые выставленной Тэйлором, - и верить, 1) что глаголица - то письмо, которое вошло в употребление у славян, соседивших с греками и принявших христианство еще до славянских первоучителей (Храбр сообщает, что эти славяне „римскими и греческими писмены нуждаахуся писати словенску речь без устроя“); 2) что она была Константином приспособлена к звукам славянского языка, и 3) что она древнее кириллицы, а потому, именно ей должно принадлежать название кириллицы. Но эта теория не выдерживает критики. Сколько грубых натяжек ни делается, чтобы объяснить, напр., глаголическое б из вязи (соединения) греческих скорописных μβ , ж из θθ , з из θ , ц из ζ , ч из τσσ , ш из σσ , - ничего удовлетворительного не получается; во всяком случае игнорируется тот факт, что греки, учители славян, около IX в. держались уже известной системы при передаче славянских звуков греческими буквами и довольно последовательно изображали звуки б через β (Βούλγαρος, Βορίσης ), ж через ζ (ζουπάνος = жупан), ц и ч через τζ (Κοτζἱλης = Коцьл, Κριβίτζοι = Кривичи), ш через σ (Βουσεγραδἑ = Вышеград). Свидетельство Храбра о составлении Константином азбуки из греческих букв с прибавлением новых, им изобретенных, письмен - говорит вполне ясно, что во времена Храбра, через какие-нибудь 50 лет после кончины славянского первоучителя Мефодия (†885 г.), видели в Константине составителя кириллицы. Молчание Храбра о другой славянской азбуке рядом с кириллицею указывает на неизвестность ему чего-нибудь похожего на кириллицу. Мы не знаем, где жил Храбр; как видно из его статьи, он взялся за перо, чтобы показать противникам славянской азбуки и письменности, - грекам и грекоманам, - что славянская азбука, составленная святым человеком Константином (как это известно „всем“ славянским книжным людям), нисколько не ниже греческой азбуки, честь изобретения которой принадлежит язычникам; следовательно, Храбр писал там, где славянская азбука и письменность подвергались нападкам и нуждались в защите, где греки были сильны, где славянские книжники жили рядом с греческими. Мы вправе предположить, что местом, где жил Храбр, был греческий Солунь, окруженный славянскими селами, пользовавшийся славянами, как рабочими, прислугой и т. п., дававший в своих монастырях приют монахам славянам; иначе говоря, есть основание думать, что Храбр лучше чем кто другой мог знать о древнейшей славянской азбуке, её происхождении и её творце. Не мешает иметь в виду, что кирилловская надпись царя Самуила 993 г. свидетельствует о том, что в конце X в. в Македонии, сравнительно близко от Солуня, кириллица была наиболее обычным, если не единственным славянским письмом.
Мы не беремся дать какое-нибудь новое объяснение глаголице, но не можем не указать на близость её к кириллице и на возможность видеть в ней искусственно переделанную кириллицу. Глаголические буквы, в общем, не лишены сходства с кирилловскими (а через них иногда и с греческими уставными). Если кирилловская буква проста по своим составным элементам, то столь же проста и соответствующая ей глаголическая (сравни е, о, п, р ); если кирилловская, напротив, отличается сложностью своей фигуры, - тоже можно сказать и о глаголической (сравни г, д, л, м, т ). Что особенно важно, это - значительное сходство новых букв кириллицы с их глаголическими сестрами, особенно б , ж, ц, ч, ш, щ, ю , могущее получить объяснение лишь при допущении влияния кириллицы на образование глаголицы, а не наоборот (см. выше сказанное о кирилл. б , ц, ч, ш, щ, ю ). Не лишне также заметить, что где кириллица, вслед за греческою азбукой, без всякой надобности имеет сложные буквы (ѹ , ы ), там и в глаголице сложные буквы; как кириллица заключает в себе совсем не нужные для славянского языка, совершенно лишние греческие буквы (ι, ν, υ ), так делает то же самое и глаголица.
Во всяком случае связь глаголицы с кириллицею не подлежит сомнению.
Глаголические, буквы, подобно кирилловским, имеют также числовое значение. В то время как кириллица следует здесь вполне за своим греческим оригиналом, глаголица имеет естественный порядок, так что в ней а = 1, б = 2, в = 3, г = 4 и т. д., но - что любопытно - в означении первых сотен обе азбуки совпадают (р и в той и в другой = 100, с = 200, т = 300, r = 400, ф = 500, х = 600).
Порядок букв в глаголице - тот же, что и в кириллице; названия глаголических букв - те же, что и кирилловских. Это видно из так называемого Abecenarium bulgaricum, глаголической азбуки с названиями её букв в латинской рукописи XII века.
Из древнейших глаголических памятников, выше названных, два - Зографское и Ассеманово Евангелия - имеют кирилловские приписки своих читателей, показывающие, что ими пользовались болгары, привыкшие к кириллице. В Синайской Псалтыри в крупном письме (в заглавиях) есть кирилловские буквы. В свою очередь в древних кирилловских книгах встречается глаголица Так, в среднеболгарском Охридском Апостоле XII в. в кирилловском тексте то отдельные слова, то целые строки написаны глаголицею.
Очевидно, глаголица употреблялась там же, где и кириллица. Исследование языка древнейших глаголических текстов показывает, что главные из них - Зографское и Ассеманово Евангелия и Синайская Псалтырь - написаны в древней Болгарии, всего скорее - в Македонии. Святцы при Ассемановом Ев. имеют имена нескольких местных солунских и струмицких святых (сверх того, Климента, епископа величского, автора ряда церк.-славянских поучений), что указывает на происхождение писца этого Евангелия из Солуня или из близкого к этому городу места. Что до Мариинского Ев. и Клоцова сборника, то рассеянные в их языке сербизмы говорят за написание их в области сербов или хорватов. Два глаголические памятника - Пражские отрывки (два листа с стихирами восточной церкви в обычном церк.-славянском переводе с греческого) и Киевские отрывки (также два листа с отрывком богослужебного текста по западному обряду в переводе с латинского) - по данным их языка написаны y западных славян: - первый в Чехии, второй едва ли не в Польше, что указывает на употребление глаголицы в пределах епархии первоучителя Мефодия. Таким образом, в XI и XII вв. глаголица была в употреблении в Болгарии, Сербии и Хорватии, в Моравии и Чехии, может быть в Польше. О России этого времени мы имеем данные лишь отрицательные. Русские писцы, по крайней мере некоторые, умели читать глаголицу и могли переписать глаголическую книгу кирилловским письмом; но сами не пользовались глаголицею. Лишь в виде исключений мы встречаем в русских книгах XI-XII в. отдельные глаголические буквы среди кирилловского текста. Так, в отрывке Евгениевской Псалтыри XI в. (20 листов) есть три глаголические буквы (инициалы); в сборнике слов Григория Богослова XI в. есть одна глаголическая буква, и др. Только в Московских глаголических отрывках, из сборника поучений XII в. (два листа), глаголические буквы рассыпаны по всему кирилловскому тексту. В ХV-XVI в. русские грамотники еще сохраняли понятие о глаголице и иногда пользовались ею для криптографии (тайнописи).
Глаголица также имела некоторое разнообразие и в своем составе, и в своих формах, смотря по месту и времени, в зависимости от особенностей языков употреблявших ее славян. Старшие памятники имеют круглую, или болгарскую глаголицу; младшие, с XII-XIII в., почти исключительно хорватские, пользуются уже угловатою, или хорватскою глаголицей, близкой по типу к латинскому готическому письму и, вероятно, происшедшей под влиянием последнего. Глаголические рукописи ХIV и XV в., по большей части богослужебные (часто с теми же церк.-славянскими текстами, которые употреблялись в то время в Болгарии, Сербии и России), довольно многочисленны; первая печатная глаголическая книга (служебник) появилась в Венеции в 1483 г. В конце ХIV в. на короткое время, вместе с богослужением на церковно- славянском языке, глаголица перешла от хорватов к чехам и через чехов к полякам, но ни y тех, ни y других не удержалась, оставив по себе след лишь в нескольких глаголических рукописях чешского происхождения.
В настоящее время глаголица сохраняется y тех немногих хорватов Адриатического побережья и на островах Адриатического моря, которые, будучи католиками, еще пользуются богослужением на церковно-славянском языке и известны под именем «глаголяшей». Эти хорваты пользуются церковными книгами новейшей глаголической печати. Хорватское предание приписывает составление (или изобретение) глаголицы блаженному Иерониму. Но из сказанного нами выше можно видеть, что это предание не имеет никакой цены. Поэтому остается довольствоваться догадками о творце (или творцах) глаголицы и о времени её появления. Мы считаем вероятною лишь одну из них: глаголица составлена учеником (или учениками) первоучителя Мефодия в пределах его моравской епархии во время поднятого здесь латинниками (немцами и их сторонниками славянами) гонения на славянское богослужение и славянскую письменность, ради спасения этого богослужения и этой письменности, так как главною причиной гонения был явно греческий характер кирилловского письма, исчезнувший при замене кириллицы глаголицею. Об этом гонении, принудившем часть учеников Мефодия бежать из Моравии, рассказывает нам греческое житие Мефодиева ученика Климента Словенского (см. ниже статью: «Климент eп. словенский»)
К таблицам
Таблицы : I представляет глаголическую и кирилловскую азбуку древнего типа во взаимном звуковом и числовом соответствии, как их принято изображать в современной печати; II заключает в себе кирилловскую азбуку из Остромирова Евангелия 1056-1057 г., дополненную отдельными буквами из других древних рукописей. Так, з ело (между ж и з ) взято из Листков Ундольского XI в., второй юс малый (перед ю ) - из Саввина Евангелия XI в., йотированной е (6-я буква от конца) - из Святославова Сборника 1073 г., л и н с крючками (5-я и 4-я буквы от конца) - из Мстиславова Евангелия начала XII в.; последние три знака - две формы цифры 6 (употреблявшиеся также в значении буквы з ело ) и коппа = 90.
Литература . Проф. О. М. Бодянский, О времени происхождения славянских письмен (Москва 1855); Московские глагольские отрывки („Чтения в общ. ист. и древн." 1859, № 1). - Проф. Д. Ф. Беляев, История алфавита и новое мнение (Тэйлора) о происхождении глаголицы (Казань 1886). С. Г. Вилинский, Сказание черноризца Храбра о письменах славянских („Летопись историко-филологич. общ. при Новоросс. Унив.“, т. IX). - A. Е. Викторов, Последнее мнение Шафарика о глаголице („Летописи русской литературы и древности“, изд. проф. H. С. Тихонравовым, т. II и III). Prof. W. Vondrak,- Zur Frage nach der Herkunft des glagolitischen Alphabets („Arch. für slav.Philol.“, т. XIX). Geitler, Die Albanesischen und slavischen Schriften. Wien 1883. Проф. Н. К. Грунский, Памятники и вопросы древнеславянской письменности, т. I, Юрьев 1904 (Киевские и Пражские глагол. листы), Проф. А. Л. Дювернуа, О годе изобретения славянских письмен („Чтения в общ. ист. и древн.“ 1862, №2). Исследования по русскому языку; изд. Академии Наук, т. I. Спб. 1885-1895 (статья Храбра). Кирилло-Мефодиевский сборник, изд. Μ. П. Погодным, Москва 1865. Проф. Е. Ф. Карский, Очерк славянской Кирилловной палеографии (Варшава 1901); Надпись Самуила 993 г. („Русск. Филолог. Вести.“ 1889 г., №4). Архим."Леонид (Кавелин), О родине и происхождении глаголицы и об её отношении к кириллице („Сборник Ак. Наук", т. LIII). Мефодиевский юбилейный сборник, изд. под редакциею орд. проф. A. С. Будиловича (Варшава 1885). Проф. Вс. Ф. Миллер, К вопросу о славянской азбуке („Журн. Мин. Нар. Пр.“ 1884, № 3). В. А. Погорелов, Заметка по поводу сказания Храбра о письменах („Известия Отделения русск. яз. и словесн. Ак. Наук“ 1901, кн. 4). Проф. А. И. Соболевский: Древний церковно-славянский язык. Фонетика (Москва 1891); Церковно-славянския стихотворения конца IX - начала X веков („Библиограф“ 1892 г.); Церковно-славянские стихотворения IX-X веков и их значение для изучения церк.-слав. языка („Труды XI Археологич. Съезда в Киеве ", т. II); К истории древнейшей церк.-слав. письменности („Русский Филол. Вестн.“ 1902 № 1); Славяно-русская палеография, конспект лекций, читан. в Спб. Археологическом Институте, два курса (Спб. 1908). Акад. И. И. Срезневский, Древние глаголические памятники сравнительно с памятниками кириллицы (Спб. 1866): Славяно-русская палеография XI-ХIV веков. Лекции (Спб. 1885). Taylor, Ueber den Ursprung des glagolitischen Alphabets („Arch. für slav. Philologie“, т. V). Профф.: Ф. И. Успенский, Т. Д. Флоринский и Л. Милетич. Надпись царя Самуила („Известия Русского Археологическ. Института в Константинополе“, т. VI). Проф. И. В. Ягич (V. Jagic), Четыре палеографические статьи, Спб. 1884 (разбор теории Гейтлера); Glagolitica, Würdigung neuentdeckter Fragmente, Wien 1890 (рецензия T. Д. Флоринского в „Киевск. Университ. Известиях“ 1890 г., № 11); Zur Enstehungsgeschichte der kirchenslavischen Sprache, Wien 1900 (рец. T. Д. Флоринского там же 1901, № 4).
* Алексей Иванович Соболевский,
д-р русского языка и словесности,
ординар. академик Императорской
Академии Наук, заслуженный профессор.
Источник текста: Православная богословская энциклопедия. Том 10, стлб. 213. Издание Петроград. Приложение к духовному журналу "Странник" за 1909 г. Орфография современная.
Другие варианты написания буквы 
[Примечание редактора HTML-версии ПБЭ].
Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Московский государственный машиностроительный университет (МАМИ)»
Кафедра «Русский язык»
Реферат
По дисциплине «Русский язык и культура речи»
Тема: «Происхождение русского алфавита»
Выполнил: студент
заочного отделения
экономического факультета
4-ЗЭФЭ-1 группы
Белецкий И. М.
Проверил: Змазнева О. А.
Москва 2012
Введение. 3
История. 5
Формирование. 7
Глаголица. 9
Алфавит поздней глаголицы.. 10
Кириллица. 12
Азбука кириллицы.. 13
Появление русского алфавита. 15
Реформы букв. 16
Состав русского алфавита. 18
Заключение. 19
Введение
Передавая речь на письме, пользуют буквы, каждая из которых имеет определённое значение. Совокупность букв, расположенных в установленном порядке, называется алфавитом или азбукой.
Слово алфавит происходит от названия двух первых букв греческого алфавита: α- альфа; β- бета (по-новогречески - вита).
Слово азбука происходит от названия двух первых букв древнего славянского алфавита - кириллицы: А - азъ; Б - буки.
Алфавит, система письма, основанная на более или менее строгом следовании так называемому фонетическому принципу, в соответствии с которым один символ (одна буква) соответствует одному звуку некоторого языка.
В I веке нашей эры на территории Европы жили наши предки - племена славян, говорившие на древнем языке (учёные дали ему название праславянский язык). Со временем эти племена расселились на разных территориях, и их общий язык тоже начал распадаться: у праславянского языка образовались различные ветви. Одной такой ветвью был древнерусский язык - предшественник русского, белорусского и украинского языков.
Необходимость в письменности возникла у славян в IX веке с появлением таких государств, как Сербия, Болгария, Польша, Хорватия, Чехия. А когда на смену древнему язычеству пришло христианство (Русь приняла христианство в 988 году), необходимость в письменности возросла ещё больше (возникла потребность в экономических и культурных связях с другими государствами).
Наши далёкие предки славяне образовали древнерусскую народность, куда вошли восточнославянские племена полян, древлян, кривичей, вятичей. На территории, прилегающей к среднему течению Днепра, заселённой полянами, появилось могущественное государство - Киевская Русь. В Киевскую Русь начали поступать первые церковные книги, написанные на старославянском языке. Этот язык сложился на основе переводов с греческого языка первых христианских книг и оказал большое влияние на развитие многих славянских языков. Продолжением старославянского языка как языка литературного был церковнославянский.
Люди уже пользовались некоторыми буквами греческого алфавита для счёта и письма, но его надо было упорядочить, систематизировать, приспособить к употреблению в новых условиях. Первая славянская азбука - кириллица - была создана на основе греческого алфавита в 863 году. Этой азбукой (конечно, в видоизменённом варианте) мы пользуемся и сейчас.
Цель работы - выяснить, как и при каких условиях зародился, развивался и видоизменялся русский алфавит. В реферате использованы в качестве источников информации: многочисленные православные форумы, энциклопедии и словари.
История
В начале второй половины IX столетия Великоморавское государство было одним из крупнейших славянских государственных образований. С 846 года правил Великой Моравией князь Ростислав, пользовавшийся особой славой и мужественно охранявший свободу своего народа. Тяготясь своей зависимостью от немцев и осознавая, что собственными силами славяне не могут избавиться от влияния опасных соседей, он решился вместе с племянником своим Святополком искать помощи у тех, кто и нуждам их, как духовным, так и гражданским, вернее мог помочь и в то же время не был бы опасен.
В тот период в Моравии уже действовали христианские проповедники из Греции, Валахии и Германии, и от кого-то из них принял святое крещение князь Ростислав. Будучи просвещённым светом Христовой веры, благоверный князь заботился о духовном пробуждении своего народа.
При этом он прекрасно понимал, что проповедь Христианства не может быть успешной, если миссионеры будут подменять её возвышенные цели политическими интересами и, кроме того, учить народ на чужом, непонятном языке.
Вначале князь Ростислав обратился со своими нуждами к находившемуся тогда на Римском престоле папе Николаю I, но тот, будучи союзником немецкого короля Людовика, не откликнулся на просьбу князя. Тогда Ростислав в 862 году отправляет посольство к византийскому императору Михаилу III. В своём письме князь писал: «Наш народ отвергся язычества и принял закон христианский; но мы не имеем такого учителя, который бы на родном нашем языке открыл нам истинную веру христианскую, чтобы и другие страны последовали нашему примеру. Поэтому просим тебя, державный Государь, пришли нам такого епископа и учителя. От вас всегда во все страны исходит добрый закон ».
Император Михаил не замедлил с ответом: в великоморавскую миссию были отправлены лучшие из лучших – солунские братья Кирилл и Мефодий. Это были необычайно образованные для своего времени люди, аскеты, молитвенники, мужи с богатым опытом миссионерской работы.
Кирилл и Мефодий пришли в Великоморавскую державу через Болгарию в 863 году и передали князю Ростиславу грамоту от святителя Фотия. В ней патриарх писал, обращаясь к князю: «Бог, Который повелевает каждому народу прийти к познанию правды и достигнуть почести высшего звания, воззрел на твою веру и усилия. Устроив это ныне в наших летах, Он явил и письмена на вашем языке, которых ранее не было, но теперь с недавних пор существуют, дабы и вы были причтены к народам великим, которые Бога хвалят на своём родном языке. А посему мы послали к тебе того, которому они и были явлены, мужа драгоценного и прославленного, весьма учёного, философа. Вот, прими этот дар лучший и достойнейший, нежели всякое золото, серебро и драгоценные камни и все преходящее богатство. Постарайся вместе с ним смело утвердить дело и всем сердцем взыскать Бога и не закрывать спасение для всего народа, но всячески побуждай, дабы не ленились, а вступили на путь правды, чтобы и ты, если приведёшь их своим старанием к познанию Бога, принял награду и в этой, и в грядущей жизни за все души, которые верят во Христа Бога нашего от ныне и до века, и оставил по себе светлую память будущим поколениям, подобно как и великий царь Константин ».
Князь Ростислав оказывал братьям всяческое содействие. Прежде всего он собрал много отроков и повелел им учиться славянской азбуке по переведённым книгам, затем под руководством святых братьев Кирилла и Мефодия стал строить церкви. Через год была уже окончена первая церковь в городе Оломоуце, потом было построено ещё несколько церквей.
Успешная миссионерская деятельность святых Кирилла и Мефодия, поддерживаемая святым князем Ростиславом, закладывала основы независимости Велико моравской державы, поэтому вызывала резкое противодействие со стороны немецких князей и клириков, преследовавших свои интересы в славянских государствах.
Латинские миссионеры обвинили братьев в том, что они употребляют в богослужении «неосвящённый язык», а также распространяют ложное учение о Святом Духе. Освятив книги Священного Писания, переведённые святыми братьями на славянский язык, православный папа Римский Адриан II составил послание святому князю Ростиславу: «Если же кто осмелится порицать указанных учителей и совращать от истины к басням или, развращая вас, будет хулить книги вашего языка, тот пусть будет отлучён и представлен на суд церкви и до тех пор не получит прощения, пока не исправится. Ибо это волки, а не овцы, и должно узнавать их по плодам и остерегаться их... ».
Формирование
Миссия братьев состояла в том, чтобы растолковать людям христианское вероучение на их родном языке. А для этого нужно было сначала перевести богослужебные книги с греческого языка на славянский. Вот потому и занялись Кирилл и Мефодий разработкой новой азбуки. Они создали даже 2 азбуки - кириллицу и глаголицу, но глаголица со временем была забыта (на Руси ею пользовались только в самые первые годы развития и распространения письменности). От кириллицы и происходит наш русский алфавит. На её основе были созданы также украинский, белорусский и болгарский алфавиты - вот почему эти языки так похожи.
Конечно, тот алфавит, которым мы пользуемся сейчас, мало похож на древний старославянский алфавит. И современный русский язык тоже сильно отличается от старославянского и древнерусского языков.
Кириллица во многом похожа на наше современное письмо. Если вы посмотрите на буквы этой азбуки, то увидите, что многие буквы исчезли из нашего современного употребления:
- юс большой и юс малый (они обозначали носовые гласные; эти звуки остались в польском и французском языках);
- вместо фиты и ферта мы используем букву ф;
- вместо зело и земля - букву з;
- вместо ять и есть - букву е;
- кси и пси.
Ну и конечно, многие буквы кириллицы с течением времени изменили своё начертание. Названия современных букв тоже стали короче.
Буквы кириллицы имели первоначально ещё и числовое значение, то есть употреблялись вместо цифр.
У кириллицы было несколько видов начертаний. Долгое время (особенно у восточных славян) сохранялось уставное письмо, или устав: кириллические буквы писались прямо, одна отдельно от другой. Уставом писали в основном богослужебные книги. С течением времени устав заменился полууставом, который встречается в книгах XV-XVII веков. По образцу полуустава был отлит шрифт первых русских печатных книг.
Полуустав сменился скорописью, в которой первоначальное начертание кириллических букв значительно изменилось. Начиная со времени Петра I кириллица, из которой были исключены некоторые буквы, получила название русской гражданской азбуки. Так несколько видоизменённая кириллица легла в основу нашего современного алфавита.
Грамотность высоко ценилась на Руси. Из глубины веков дошли до нас памятники древней русской письменности: церковные книги, своды законов, деловые документы, летописи, литературные произведения. Старейшие сохранившиеся русские рукописные книги относятся к XI веку. Переписывание от руки в Древней Руси было единственным способом "тиражирования" книги и распространения её среди грамотных людей.
Появление книгопечатания на Руси стало началом новой эпохи
Глаголица
«Житиe Кирилла» так рассказывает о создании славянской азбуки: «С помощью своего брата, святого Мефодия (Михаила) и учеников Горазда, Климента, Саввы, Наума и Ангеляра он составил славянскую азбуку и перевёл на славянский язык книги, без которых не могло совершаться Богослужение ».
Целый ряд фактов указывает на то, что глаголица была создана до кириллицы, а та в свою очередь создавалась на базе глаголицы и греческого алфавита. Древнейшая сохранившаяся глаголическая надпись с точной датировкой относится к 893 году, сделана в церкви болгарского царя Симеона в Преславе. А древнейшие рукописные памятники (в том числе «Киевские листки», датируемые X веком) написаны именно на глаголице, причём написаны более архаическим языком, близким по фонетическому составу к языку южных славян.
На большую древность глаголицы указывают и палимпсесты (рукописи на пергаменте, в которых старый текст соскоблен и по нему написан новый). На всех сохранившихся палимпсестах соскоблена глаголица, и новый текст написан кириллицей. Нет ни одного палимпсеста, в котором была бы соскоблена кириллица и по ней написана глаголица. В трактате «О письменах» Черноризец Храбр (начало X в.) подчёркивает различие в написании греческих букв и славянской азбуки Кирилла и Мефодия, видимо глаголицы:
Из приведённой цитаты можно сделать вывод о существовании определённого недовольства азбукой Кирилла и Мефодия, которое, возможно, и привело к переходу на кириллицу.
Алфавит поздней глаголицы
Рисунок 1 - Алфавит поздней глаголицы.
В популярной литературе встречается мнение, будто глаголица была основана Константином (Кириллом) Философом на некоем древнем славянском, которое якобы использовалось в сакральных языческих и мирских целях до принятия христианства в древних славянских государствах; внятных доказательств этому (как и вообще существованию «славянских рун») нет. Римско-католическая церковь в борьбе против службы на славянском языке среди хорватов называла глаголицу «готскими письменами». На соборе епископов Далмации и Хорватии в 1059 году:
Облик букв ранней (круглой) глаголицы в чём-то совпадает с хуцури, грузинским церковным алфавитом, созданным до IX в., возможно на основе армянского. К тому же количество букв в хуцури, 38, совпадает с количеством букв в славянской азбуке, посчитанных Черноризцем Храбром в его трактате. В некоторых буквах (и в целом в системе дорисовывания на концах линий маленьких кружочков) имеется поразительное сходство со средневековыми еврейскими каббалистическими шрифтами и исландскими «руническими» тайнописями. Всё это может быть не случайным, так как признаётся, что св. Константин Философ был знаком с восточными алфавитами (читал древнееврейские тексты в подлиннике), о чём упомянуто и в житии святого. Начертание большинства букв глаголицы обычно выводят из греческой скорописи, а для негреческих звуков привлекают еврейскую азбуку, однако бесспорных объяснений формы почти ни для одной буквы нет.
Глаголический и кириллический алфавиты в своих древнейших вариантах почти полностью совпадают по составу, различаясь только формой букв. При переиздании глаголических текстов типографским способом глаголические буквы обычно заменяют кириллицей (поскольку сегодня мало кто умеет читать глаголицу). Однако числовое значение букв глаголицы и кириллицы не совпадает, что иногда приводит к недоразумениям. В глаголице числовые значения букв упорядочены в соответствии с порядком букв, а в кириллице они привязаны к числовым значениям соответствующих букв греческого алфавита.
Обычно говорят о двух видах глаголицы: более древней «круглой», также известной как болгарская, и более поздней «угловатой», хорватской (названной так потому, что до середины XX века она использовалась хорватскими католиками при совершении богослужений по глаголическому обряду). Алфавит последней постепенно сократился с 41 до 30 знаков. Наряду с уставным книжным существовало также глаголическое курсивное письмо (скоропись).
В Древней Руси глаголица практически не использовалась, встречаются лишь отдельные вкрапления глаголических букв в текстах, написанных на кириллице. Глаголица являлась азбукой для передачи прежде всего церковных текстов, сохранившиеся древнерусские памятники бытовой письменности до крещения Руси (самый ранний: надпись на горшке из кургана Гнёздово, датируемая 1-й половиной X века) используют кириллицу. Встречается использование глаголицы в качестве тайнописи.
Кириллица
Появление кириллицы, воспроизводящей греческое уставное (торжественное) письмо, связывают с деятельностью болгарской школы книжников (после Кирилла и Мефодия). В частности, в житии св. Климента Охридского прямо пишется о создании им славянской письменности уже после Кирилла и Мефодия. Благодаря предыдущей деятельности братьев азбука получила широкое распространение в южнославянских землях, что привело в 885 году к запрещению её использования в церковной службе римским папой, боровшимся с результатами миссии Константина-Кирилла и Мефодия.
В Болгарии святой царь Борис в 860 г. принял христианство. Болгария становится центром распространения славянской письменности. Здесь создаётся первая славянская книжная школа - Преславская книжная школа - переписываются кирилло-мефодиевские оригиналы богослужебных книг (Евангелие, Псалтирь, Апостол, церковные службы), делаются новые славянские переводы с греческого языка, появляются оригинальные произведения на старославянском языке («О письменехъ Чрьноризца Храбра»).
Широкое распространение славянской письменности, её «золотой век», относится ко времени царствования в Болгарии царя Симеона Великого(893-927 гг.), сына царя Бориса. Позже старославянский язык проникает в Сербию, а в конце X века становится языком церкви в Киевской Руси.
Старославянский язык, будучи языком церкви на Руси, испытывал на себе влияние древнерусского языка. Это был старославянский язык русской редакции, так как включал в себя элементы живой восточнославянской речи.
Первоначально кириллицей пользовались часть южных славян, восточные славяне, а также румыны (см. статью «румынская кириллица»); со временем их алфавиты несколько разошлись друг от друга, хотя начертание букв и принципы орфографии оставались (за исключением западно-сербского варианта, так называемой босанчицы) в целом едиными.
Азбука кириллицы
Рисунок 2 - Кириллица.
Состав первоначальной кириллической азбуки нам неизвестен; «классическая» старославянская кириллица из 43 букв, вероятно, частью содержит более поздние буквы (ы, оу, йотированные). Кириллица целиком включает греческий алфавит, но некоторые сугубо греческие буквы (кси, пси, фита, ижица) стоят не на своём исходном месте, а вынесены в конец. Некоторые буквы кириллицы, отсутствующие в греческом алфавите, по очертаниям близки к глаголическим. Ц и Ш внешне схожи с некоторыми буквами ряда алфавитов того времени (арамейское письмо, эфиопское письмо, коптское письмо, еврейское письмо, брахми) и установить однозначно источник заимствования не представляется возможным. Б по очертаниям схожа с В, Щ с Ш. Принципы создания диграфов в кириллице (Ы из ЪІ, ОУ, йотированные буквы) в общем следуют за глаголическими.
Буквы кириллицы используются для записи чисел в точности по греческой системе. Вместо пары совсем архаических знаков - сампи и стигма, - которые даже в классический 24-буквенный греческий алфавит не входят, приспособлены другие славянские буквы - Ц (900) и S (6); впоследствии и третий такой знак, коппа, первоначально использовавшийся в кириллице для обозначения 90, был вытеснен буквой Ч. Некоторые буквы, отсутствующие в греческом алфавите (например, Б, Ж), не имеют числового значения. Это отличает кириллицу от глаголицы, где числовые значения не соответствовали греческим и эти буквы не пропускались.
Буквы кириллицы имеют собственные названия, по различным нарицательным славянским именам, которые с них начинаются, или прямо взятые из греческого (кси, пси); этимология ряда названий спорна.
